Стало очевидно, что больше у него нет прикрытия.
Франсуаз облизнулась с кровожадной улыбкой.
– Я ведь предупреждала тебя, бедняжка!
Правая рука Эльмериха молниеносно нырнула к поясу, туда, где находилась кобура его длинноствольного револьвера.
Франсуаз оказалась быстрее. Она ударила его ногой, и он закричал, обхватывая пальцами раздробленную кисть.
– У меня есть для тебя пара браслетов, – произнесла девушка.
Эльмерих побежал. У него оставалось еще оружие, но он не мог даже и мечтать о том, чтобы им воспользоваться, с его-то покалеченной рукой.
Он бежал, согнувшись; через пару десятков футов Эльмерих споткнулся и упал на четвереньки. Его рот коснулся сухой травы.
Франсуаз нагнулась и подняла выпавший из руки Эльмериха револьвер.
– Однажды я оставила тебя в живых, – сказала она. – Но я ошиблась. Ты едва не убил беспомощного священника и был готов сделать то же самое со вторым. Поэтому я приговорю и покараю тебя прямо здесь и сейчас.
Эльмерих вздрогнул, но не решился подняться
– Вы не можете, – сказал он. – Есть закон.
– Закон гласит, что ты выйдешь через три года, – процедила девушка. – Или раньше. Я сомневаюсь, что за это время ты успеешь исправиться, и я дам тебе времени побольше.
Она взвела курок. Эльмерих дернулся, но было уже поздно.
– Получи удовольствие, – бросила Франсуаз.
Она всадила в него весь барабан; пули уходили в его скрюченное тело, и только одна вышла через распахнувшийся рот.
Франсуаз распрямилась, оставив оружие на теле убитого человека.
– Пошли, – бросила она. – Мы должны освободить заложника.
14
– Да что ты без меня можешь! – сердито воскликнула Франсуаз.
– Не волнуйся, – сказал я. – Я прихвачу самоучитель.
Франсуаз прислонилась спиной к стволу дерева и издала глухое рычание.
– Майкл, – сказала она. – Там двое людей, готовые на любое преступление. И ты собрался идти туда один?
Я бросил взгляд туда, где, выше по склону горы, виднелись домики деревни.
– Френсис, – сказал я. – Мы не знаем, где они держат священника. Возможно, в церкви, а может быть, в одном из домов. И мы не знаем, в каком.
Девушка нетерпеливо тряхнула волосами, но она знала, что, если я назвал ее «Френсис», возражать не имеет смысла.
– Но им наверняка известно, – продолжал я, – что Мартин Эльмерих, их наниматель, искал девушку, не местную. Стоит тебе появиться возле деревни, как они сразу поймут, кто ты.
– Разве? – неуверенно спросила Франсуаз.
Я окинул ее взглядом.
Роскошные каштановые волосы рассыпались по ее плечам, словно она и не скиталась несколько часов по пыльным дорогам. Черная куртка блестела начищенной кожей и металлическими деталями под золото.
Куртка была расстегнута, ее полы разошлись, обнажая блузку, потемневшую от пота и плотно прилипшую к сильному телу девушки. Тонкая материя позволяла проследить за каждым изгибом высоких грудей и даже не пыталась скрыть розового цвета сосков.
Короткие шорты обрывались в самом начале стройных бедер, демонстрируя длинные загорелые ноги. Высокие сапоги из крокодиловой кожи заканчивались острыми, окаймленными металлом носками.
– На пасторальную пастушку ты не похожа, – заключил я. – Поэтому оставайся здесь и грызи травинку.
– Больно ты похож, – огрызнулась она.
– Я аристократ, – пояснил я, – а значит, профессиональный притворщик.
Я снял с себя пиджак, галстук, закатал рукава рубашки и растрепал волосы.
– Жди меня здесь, – распорядился я. – Можешь сосчитать до десяти; это тебя надолго займет.
Не обращая внимания на взбешенное шипение за своей спиной, я направился вверх по склону.
Пастух, чье лицо было украшено длинными седыми у самых кончиков усами, шел мне навстречу, погоняя стадо в десять-пятнадцать животных.
Я бы назвал их овцами, не представляй я их раньше немного более крупными, чем щенята.
Я постарался улыбнуться пастуху, но на всех животных моей улыбки не хватило; не уверен к тому же, что они смогли бы ее оценить.
Передо мной встал выбор – то ли испачкать в грязи вторую пару обуви за день, то ли позволить грязной скотине вытереть бока о мои брюки. Мог бы поклясться, что отчистить их уже не удастся.
Я выбрал первое, так как не мог сказать с уверенностью, что овцы не испачкают мои туфли чем-нибудь похуже, чем грязь, если я дам им шанс приблизиться ко мне.
– Не любите овец, сеньор? – с добродушной усмешкой осведомился пастух.
– Люблю, – возразил я. – Особенно с соусом из кайенского перца и оливками. Только, сдается мне, эти твари скорее похожи на раздобревших крыс.
Не знаю, как он бы отреагировал, ответь я ему на его языке.
Церковь оказалась маленькой, но высокой; мне пришло в голову, что из-за недостатка ровного места на склоне горы находчивый архитектор решил компенсировать одно измерение другим.
Входя под церковные своды, я всегда ощущаю благоговейный трепет и некое смирение; думаю, причина в том, что меня трижды пытались женить.
Я прошел между рядами деревянных лавок туда, где свечи освещали украшенный золотом алтарь.
Мой взгляд скользнул по темным сиденьям, над полировкой которых верующие истово трудились изо дня в день и в особенности по воскресеньям.
Самих людей не было видно; возможно, они вели настолько праведную жизнь, что еще не успели согрешить достаточное количество раз, чтобы прийти и покаяться.
Я хотел преклонить колени перед алтарем, но засомневался, смогу ли сделать это, ничего не напутав; поэтому я решил пропустить эту часть.
Внутреннее устройство церкви известно мне так же смутно, как принцип действия двигателя внутреннего сгорания. Это предоставило мне свободу; не зная, куда идти, я мог выбрать любую дверь.
Я прошел несколько лестниц, ведущих наверх, и приготовился к тому, что, выйдя на крышу, окажусь где-то на уровне луны.
Дверь позади меня распахнулась, и я чуть не упал. За моей спиной появился человек, которому если и было место в церкви, то только для иллюстрации выражения «погрязший в пороках».
Я надеялся, что это не сам священник.
– Чего надо? – спросил он.
Я поискал в его словах любезность, но позабыл взять с собой лупу, а без нее обнаружить ее было невозможно.
– Что ж, – сказал я, – имею честь видеть перед собой преподобного отца Морона?
Имя священника я узнал на окраине деревни у маленькой девочки, это обошлось мне в две шоколадки.
