В противовес им говорил.
Пред этой шайкой арестантской,
Крест православный сотворя,
Граф Келлер встал в свой рост гигантский,
Жизнь отдавая за Царя.
Чтоб с ним не встретиться во взгляде,
Случайно, даже и в ночи,
Трусливо всех прикончив сзади,
От тел бежали палачи.
Мерцало утро. След кровавый
Алел на снежном серебре…
Так умер витязь русской славы
С последней мыслью о Царе.
28
Николай Тиличеев происходил из вполне обеспеченной и достаточно знатной семьи. Но службу Отечеству, как и большинство русских дворян, игнорировать не стал – вскоре после окончания гимназии поступил вольноопределяющимся в артиллерийское подразделение под командованием капитана Веверна.
Как раз в канун Великой войны.
Ее начало он воспринял, как сигнал для совершения военных подвигов, и ежедневно стремился чем-то отличиться.
Вольноопределяющийся – тот же рядовой, только с басонами
[10]
на погонах и перспективой роста!
За разведку подступов к крепости Перемышль, в присутствии начальника штаба Южного сектора, Николая произвели в прапорщики.
Сам он никак не ожидал офицерского чина в такой короткий срок своей службы и был даже сконфужен этим событием, так как, по его искреннему убеждению, ничего героического пока не совершил.
Солдаты батареи, и раньше с особым почтением относившиеся к смельчаку, всегда обращались к нему по имени-отчеству; теперь же они стали называть офицера не иначе как «ваше благородие Николай Александрович», совершенно игнорируя его фамилию.
Одновременно с производством в прапорщики, Тиличеев получил первое жалованье и… принес его капитану Веверну.
– Командир, что мне с ними делать?
– Как что? То, что обыкновенно делают с деньгами: расходовать на свои нужды!
– Да не нужны они мне! А копить бессмысленно, мать моя материально обеспечена, а все, что мне нужно, я и так получаю в батарее.
– Все равно на что-нибудь они вам пригодятся. Спрячьте.
Николай сгреб свои деньги обратно, запихал их в карман и вышел. Часа через полтора вернулся – довольный, сияющий.
– Знаете, командир, я нашел применение деньгам!
– Ну…
– Роздал их солдатам.
Так он поступал и впоследствии, распределяя свои деньги среди подчиненных в зависимости от их зажиточности и семейного положения.
29
Как-то раз Максименко доложил капитану Веверну, что на одной из высот, покрытой густым кустарником, он заметил какие-то странные сооружения, напоминающие два шалаша из хвойных веток. По его предположениям, так были замаскированы две пушки, время от времени обстреливающие расположение 6-й батареи.
Дистанция казалась небольшой, и Болеслав Вильгельмович попытался накрыть противника залпом.
Открытая по его приказу стрельба еще раз продемонстрировала, насколько обманчивы на глаз расстояния в горах: снаряды не долетали до цели, разрываясь далеко от австрийских позиций. Но именно это обстоятельство, как ни странно, дало положительный эффект.
Австрийцы утратили бдительность и перестали маскироваться. Из шалаша вынесли стол и два стула. Справляясь по карте, разложенной на столе, принялись открыто обстреливать русских. А тем оставалось только посылать по адресу врага бессильные угрозы.
Однако такая ситуация не могла продолжаться бесконечно.
Вскоре россияне незаметно доставили на свои позиции тяжелое орудие и, пользуясь «методой» Максименко, первым же выстрелом накрыли надоедливую огневую точку.
30
Несколько недель после этого в зоне поражения 6-й батареи было тихо и спокойно. А потом все началось сначала…Только теперь невидимый противник сосредоточил свой огонь не на позициях артиллеристов, а на пехоте, засевшей в окопах у подножия высоты.
Уральские казаки, присоединенные к 9-й кавалерийской дивизии, на брюхе облазили все окрестности, но так и не установили, где находятся легкие орудия противника. Вскоре капитан Веверн получил угрожающую записку от помощника начдива генерала Гандурина: «Вам не стыдно смотреть, как австрийцы безнаказанно избивают нашу пехоту?»
И тогда Болеслав Вильгельмович решил лично возглавить группу разведчиков, в которую вошли прапорщик Тиличеев, наблюдатель Чухломин и трое уральцев.
Они благополучно миновали открытую поляну и углубились в лес, сильно поросший кустарником. Сухие ветки то и дело попадали им под ноги и своим предательским треском нарушали тишину.
Из предыдущих донесений было известно, что где-то тут у австрийцев стоит передовое охранение из цепи сторожевых постов, за которыми находится их полевой караул. Но точного его расположения лазутчики не знали.
Сердца всех шестерых забились учащенно, когда саженях в двадцати от них, словно из-под земли, выросла ссутулившаяся фигура немолодого, по всей видимости, австрийца, на которую жестом указал шедший впереди казак. Головы разведчиков невольно повернулись в другую сторону, где по всем законам военного искусства должен был находиться еще один часовой. Ну, конечно же, вот и он – из-за высокого куста выглядывает пола серо-голубой шинели…
Казаки легли на землю, артиллеристы последовали их примеру. Передний взял направление между часовыми и медленно пополз на животе, осторожно перекладывая свою винтовку. Остальные проделали то же самое. Вскоре цепь передовых постов осталась позади. Теперь только б не нарваться на полевой караул…
Батарея, на которую охотились россияне, неожиданно открыла пальбу. Неужели она стоит на соседней поляне? Нет, вряд ли, – здесь, в лесу, могут работать только гаубицы, а сейчас, вне сомнений, бьют из пушек…
Тиличеев выбрал самое высокое дерево и залез на него. Знаками показал, что ничего не видно, и спустился наземь.
Лес начал редеть…. А пушки все били и били… Двигаясь на звук, разведчики подползли к опушке леса: прямо перед ними, саженях в пятидесяти, открылись пехотные окопы противника, за которыми и укрылась артбатарея. Самих пушек не было видно, лишь легкий дымок выдавал их место нахождения.
Веверн разложил на снегу карту и нанес на нее все видимое боевое расположение неприятеля. Задание выполнено, пора отправляться в обратный путь!
Спустя несколько часов грязные, измокшие разведчики вернулись домой.
– 6-я батарея к бою!
Снаряды, со свистом рассекая воздух, один за другим посыпались на австрийские позиции.
