Но, благодаря негласному заступничеству влюбленного Андрея Клименко, имевшего солидный вес в среде националистически настроенной молодежи, Березиных пока не трогали…
24
Капитан Березин уводил оставшихся в живых подчиненных все дальше на восток.
Большинство боеприпасов красноармейцы расстреляли еще в первые дни войны, когда их попыталась преследовать небольшая группа вражеских пехотинцев, случайно расположившаяся на постой на опушке леса, оказавшейся прямо на пути отхода советских воинов; продукты питания – наспех схваченная кем-то пара банок тушенки – давно закончились. На одних ягодах долго не протянешь!
Пришлось засылать «гонца» в село. Там его и схватили. Запираться парень не стал – рассказал все о своем отряде.
Березин сообразил, что его предали только тогда, когда оказался в окружении. Оказывать сопротивление не имело смысла.
Так он оказался в плену.
25
В конце августа правдами-неправдами Клименко вывел-таки свой отряд в район населенного пункта, в котором проживала его многочисленная родня. Только о существовании таковой он даже не заикался. Подавать весточку о себе – тоже не спешил. Первым делом решил обустроить лагерь – как-никак осень на носу, еще месяц – и по ночам могут случаться заморозки!
В лесной чаще вырыли несколько землянок, укрепили их брусом, утеплили, выставили охранение… Теперь можно и совершать набеги на окрестные села. Только с чем? Ни боеприпасов, ни связи, ни жратвы…
Темно, сыро, холодно.
И о положении на фронтах ничего неизвестно.
Правда открылась через месяц, когда немецкие самолеты сбросили на головы жителей труднопроходимого Полесья пару мешков листовок: «Доблестные германские войска освободили столицу Украины Киев». Несколько таких прокламаций в тот же день принесли с собой пограничники, возвращавшиеся с разведки, после чего в лагере надолго установилось унылое молчание…
26
Попав в плен, Березин очутился в областном центре Волыни – старинном городе Луцке. А здесь уже действовала группа подпольщиков, обученная НКВД еще накануне войны. Никаких активных действий против оккупантов они пока не предпринимали – лишь настойчиво собирали костяк отряда, который в будущем смог бы вести успешную диверсионную работу в тылу врага, ну и выводили из строя промышленное оборудование, освобождали узников лагерей…
Выполнению последней задачи посодействовали, как ни странно, сами гитлеровцы, соизволившие вдруг выпустить всех пленных родом с Западной Украины. Под такого вскоре стал «косить» и Петр, объявивший, что его фамилия Береза. Благо подчиненный, выдавший командира карателям, к тому времени был уже мертв – предателя задушили свои же по дороге к лагерю, расположенному вблизи роскошного памятника средневековой архитектуры – замка Любарта.
Подпольщики часто наведывались к военнопленным, перебрасывали за колючку хлеб, записки, наметанным оком выделяли из толпы кадровых офицеров, освобождению которых они уделяли повышенное внимание.
«Напишите все свои данные: звание, имя, отчество, фамилию», – однажды прочитал капитан на случайно обнаруженном клочке бумаги и, ни на что не надеясь, там же начеркал ответ – Петр Михайлович Береза.
«Ее звать Паша» – гласило следующее послание.
Немцы, после взятия Киева пребывавшие в особо добродушном настроении, предчувствуя близкий конец войны, откровенно закрывали глаза на все «шалости» подпольщиков, и Березин неожиданно оказался на воле.
Случилось это так. Уже в семь часов утра у ворот лагеря появилась стройная девчушка лет восемнадцати, кстати говоря, очень похожая лицом на его дочурку и, протягивая кусок хлеба, начала кричать:
– Папа! Папа!
– Паша! Пашенька! – не растерялся Петр.
– Вэр
[88]
? – протянул улыбчивый немец лет двадцати пяти, впервые заступивший на охрану ответственного объекта.
– Вот… Вот он! Папа, папочка, милый! – продолжала орать юная незнакомка, отчаянно бросаясь на разделяющую «семью» колючку.
– Намэ
[89]
?
– Петр! Петр Береза!
Солдат, которому девчушка успела всучить бутылку самогона, пошептался с унтер-офицером и открыл ворота!
27
На Полесье немцы практически не появлялись. В начале 1942-го довели до местной власти план: отправить в Германию столько-то людей, скота, хлеба и прочего – и «ауф видерзейн».
Ваврищук и Брюховец принялись рьяно выполнять приказ. Но местное население никак не хотело содействовать укреплению экономики Третьего рейха!
С заготовкой продуктов они более-менее справлялись, а вот с «живым товаром» неожиданно возникли сложности. И это после первых громких успехов первого года войны! Тогда безземельные крестьяне, привлеченные обещаниями повышения квалификации и престижной работы за хорошие деньги (реклама была размещена на многочисленных щитах, заполонивших оккупированные города и веси), сами осаждали территориальные управы, чтобы выехать за рубеж.
Но количество добровольцев быстро иссякло!
И полицаи принялись за остальных граждан. А среди тех, каждый первый если не родственник, то кум или друг!
Пришлось вызывать подмогу из соседних сел.
Потенциальных остарбайтеров вылавливали на полях и лугах, цепляли на шеи бирки с номерами и бросали в машины. Потом их никто не видел.
Чтобы избежать печальной участи, парни работоспособного возраста начали уходить в леса, девчата прятались по хуторам и погребам, а когда их все же находили – оказывали бешеное сопротивление: кусались, царапались, Однажды Юхиму чуть не выкололи глаза…
Но даже сбить людей в кучу – не означало успешно выполнить задачу. Ибо мобилизованные граждане все время намеревались сбежать. А когда не могли сделать это сами, им на помощь все чаще приходили украинские партизаны. Так вскоре стали называть себя те, кто не хотел безропотно подчиняться оккупантам. Никакой политики в их действиях поначалу не было. Повстанцы просто отбивали своих товарищей или невест, заворачивали обратно родительский скот. При этом сопровождавших обозы шуцманов они не трогали: заберут оружие, надают «подсрачников» – вот и вся «партизанка».
28
Украинскую милицию к тому времени уже разогнали. И Ваврищук с Брюховцом стали полновесными полициями. С формой и табельным оружием.
Однажды они в очередной раз решили проведать Павелко, тайно надеясь застать дома кого-то из «уклонистов» или, если снова не повезет, разжиться бутылкой самогона.
Двери открыл Клименко – они с дядей только что вернулись с поля.
– Ну, кто тут у вас старше четырнадцати? – за ученно процедил Юхим.
