Я подхватываю топор и одним махом сношу еретику голову.
Она катится по полу, разметав длинные волосы. Глаза Франсуаз вспыхивают неудержимой злобой, и врата ада со скрипом открываются за ее спиной. Бушующее пламя поглощает тело еретика, отрубленная голова закатывается между створок врат, увлеченная воздушным вихрем. Сэр Томас стоит, заложив руки за спину.
– Такова сила, которую дарует человеку философия Зла, – произносит сэр Томас.
Его голова склонена, сложенные в замок пальцы прижаты к груди. Эти слова сказаны им скорее в дополнение к собственным мыслям, нежели обращены к нам.
– Однако топор верховного палача оказался сильнее, – замечает Франсуаз.
Девушка устроилась в мягком кресле эпохи барокко, заложив ногу за ногу.
Тень сэра Томаса Чартуотера скользит по ряду фарфоровых статуэток. Верхняя гостиная, с высоким потолком, лепниной и гобеленами, производит впечатление нежилой.
Здесь живут лишь произведения искусства, а в присутствии людей они всегда кажутся мертвыми.
– Топор монсеньора сделан из языка дракона, – говорит сэр Томас, – откушенного демонессой в момент поцелуя.
Чартуотер распрямляется, но не до конца, ибо тяжесть принятого решения давит ему на плечи.
– Только вы можете это произнести, – говорю я. – И вам придется это сделать.
– Вы правы.
Серебристые молнии освещают лезвие топора, трещинами изрезая его поверхность. Капли крови, подрагивая, впитываются в металл.
– Еретик только начал постигать философию Зла. Продвинься он дальше в своих занятиях, и только силы преисподней смогли бы уничтожить его. А может быть, и они оказались бы бессильны.
Сэр Томас замолкает, делая вид, что по-прежнему погружен в свои мысли. Если бы в этот момент он заметил малейший жест несогласия с моей стороны или со стороны Франсуаз, наверняка не стал бы продолжать дальше.
– Еретик вышел за разорванную пентаграмму. Он оказался способен убить монсеньора. Мы должны выжечь зло каленым железом, прежде чем оно наберет еще большую силу.
Франсуаз не отвечает, ибо принимать решение должен я.
– Значит, так и будет, – говорю я.
– Постойте, Майкл. – Сэр Томас предостерегающе поднимает палец. – Вы не должны соглашаться сразу. Вам предстоит многое обдумать.
– Мне нечего обдумывать. Я давно отдал свою душу и ни разу об этом не пожалел. Если бы топор верховного палача не принял меня, я был бы мертв в тот же миг, когда взялся за рукоятку.
В дверь ударяют дважды, и лакей, склоняя голову больше от страха, чем от почтения, сообщает:
– Сэр Томас, Соверин не может более ждать в своих покоях.
– Чертов глупец! – Глаза сэра Томаса гневно блеснули, и лакей приободрился, видя, что его хозяин все еще крепко держит ход событий под своим контролем.
– Соверин Риети… К его общине принадлежал этот еретик, не так ли? – спросил я.
– Соверин был одним из хранителей книг, таящих темное знание. Но сами фолианты не способны открыть основы философии Зла. Теперь Соверин в панике и не может действовать здраво.
Сэр Чартуотер поворачивается к лакею:
– Проводите его сюда, Малькольм. Лучше держать его на глазах, чем позволить сделать что-нибудь глупое в своих покоях.
– Как такой человек, как Соверин, получил пост Хранителя? – спрашивает Франсуаз.
– Он порядочен и исполнителен. Риети лишен отваги и фантазии, а для хранителя темных знаний это, пожалуй, достоинство. Но в ответственной ситуации полагаться на Соверина нельзя. Входите, друг мой.
Сэр Томас поднимает руку, приветствуя того, кого еще пару минут назад назвал глупцом.
– Мне сказали, монсеньор убит, – произносит Риети.
Его лицо бледно, говорит он невнятно – наверное, пересохло во рту.
– Э, да вы заговорили стихами, мой милый Соверин. – Сэр Томас похлопывает человека по плечу, и тот съеживается, не зная, что может означать такой знак внимания.
– Как могло случиться, что один из ваших аколитов стал постигать Зло? – спрашиваю я.
– Наш впавший в ересь брат был библиотекарем. – В комнате трое мужчин, и все мы стоим, но лишь Соверин стоит потому, что ему не предложили сесть. – Он изучал древние тексты, по крупицам воссоздавая забытые знания. Ибо такова роль нашей общины, сэр Томас.
– Чернокнижники, – цедит сквозь зубы Франсуаз.
– Нашего брата застали за церемонией трансформации. Он сидел над одной из книг, и его руки начали превращаться в древесные корни. Никто в нашей общине не в силах понять, как чтение фолиантов могло ввергнуть его в ересь.
– Это надо понять, Соверин. – В голосе сэра Томаса уже нет дружелюбия. – Не позже чем через неделю я должен доложить о результатах Конклаву.
Соверин выпрямляется, его высокий лоб покрывается морщинами.
– К этому сроку я представлю вам объяснения, сэр Томас.
– О нет. – Чартуотер смеется, и смех его холоден и язвителен. – Расследование будет проводить монсеньор. И он имеет право казнить любого, кто будет хотя бы заподозрен в ереси.
– Верховный палач мертв, – резко возражает Соверин. Он боится сэра Томаса и готов подчиняться ему, – но только не в пределах свой общины.
– Я только что назначил временного монсеньора. Он будет исполнять обязанности палача до тех пор, пока Конклав не выберет нового.
Взгляд Соверина леденеет. Он забыл о своем страхе перед ересью, как только зашла речь об ущемлении его полномочий.
– И кто будет монсеньером? – спрашивает он.
– Я, – отвечаю я.
Соверин заходится смехом и поворачивается к сэру Томасу так резко, что его волосы рассыпаются по лбу.
– Вы нарушаете порядок Конклава, сэр Томас. Эльф не может быть верховным патачом – а я вижу, что передо мной эльф. Если вы сочли возможным отступить от закона, тогда я по праву должен стать временным монсеньором. Это моя община, я и должен очистить ее от скверны.
Брови Чартуотера приподнялись, ибо сама мысль о том, что Соверин может стать монсеньором, показалась ему нелепой.
– Эльф возводится в ранг верховного палача, если отдал свою душу демонам, Соверин. Твоя – еще с тобой.
– Отдавший душу становится слугой преисподней. Почти каждый из них.
Соверин пятится, ибо у него вдруг рождается подозрение, что он тщетно взывает к справедливости. Несчастному глупцу пришло на ум, что он стал жертвой политического заговора, направленного на свержение Конклава.
– Только один человек из многих способен сохранить при этом себя, – произносит Соверин, обращаясь ко мне. – Где демон, которому ты отдал свою душу? Ответь.
Он видит топор верховного палача в моих руках, и его голос прерывается.
