Другие члены секты сидели, уткнувшись в книги, и вошедший стал бы в тупик, попытайся он найти хоть что-то общее в том, что стало предметом их внимания.
Толстые древние книги с пергаментными страницами соседствовали с новомодными изданиями в мягкой обложке и броским заголовком. Я увидел, как один из сектантов отрывает от книги, по всей видимости очень редкой, кусок пергамента; делал он это тщательно, прижимая край металлической линейкой, и мне стало любопытно, что именно собирается он сделать с оторванным клочком.
Он использовал его вместо закладки.
Некоторые читали журналы – в основном иллюстрированные. Были здесь выпуски по философии и сайентологии, общеобразовательные и посвященные развлечениям, несколько порнографических изданий.
Соверин Риети стоял на кафедре, далеко в глубине зала, и тихо говорил что-то людям в первом ряду.
Кто-то ел.
Многие же сектанты вообще не были ничем заняты – ровным счетом ничем. Они сидели со скучающими лицами, вергели в руках предметы, которые затейливая судьба позаботилась туда вложить, – кто ручку, кто пластмассовую цепочку, а самые франтоватые – кончики собственных галстуков.
– Люди делают большое дело, – произнес я, не указывая до на кого конкретно, ибо они все заслуживали такого эпитета. – Они проживают жизнь.
Франсуаз скорчила такую гримасу, словно неожиданно для себя оказалась перед неисправным унитазом – которым тем не менее активно пользовались на протяжении нескольких недель.
– Некоторые места незаняты, Френки, – заметил я. – Хочешь присесть?
– Спросишь меня об этом еще раз – получишь, – процедила она сквозь зубы. – Эти лавки давно надо сжечь – на них полно микробов.
Соверин Риети наклонялся с кафедры, словно его тошнило.
Он изрыгал слова.
Я смотрел на людей, собравшихся в этом зале, и пытался понять, что именно привело их в секту Хранителей знания и что объединило под низкой деревянной кровлей.
– Ничего, – ответила Френки. – Ты ведь думаешь, что у них общего, верно? Ничего. Каждый из них – воплощенное ничто и душевная пустота. Вот почему они сбиваются в стаи.
9
– Чистое разрушение, мадемуазель Дюпон, чистое разрушение.
Брат Хэт смахивал пыль с корешков книг – по всей видимости, они обладали удивительным свойством притягивать ее в невообразимых количествах, и сложно было поверить, что так много пыли может скопиться в комнате, в которой каждый день производят уборку.
– Не удивлюсь, если он сам ее рассыпает, – вполголоса проговорила Франсуаз, поняв, о чем я думаю, по направлению моего взгляда. – Чтобы потом стереть.
– Вы говорите мне? – переспросил Хэт, хмуря лоб и щуря глаза за линзами очков, отчего лицо сочинителя трактатов сморщилось, как использованная промокательная бумага.
– Нет, ничего. Продолжайте, пожалуйста.
– Ах, значит, мне показалось.
Брат Хэт помедлил, решая, не должен ли он попросить у нас прощения за свою ошибку.
– Чистое разрушение, – напомнил я. – Это по твоей части, Френки.
– Философия Зла разрушает человека. – Брат Хэт перешел к другой полке, и Франсуаз поспешно опередила его, чтобы следующий поток пыли не попал ей в лицо.
– Зло разрастается, пуская корни, как дерево пронизывает ими почву. Корни тонкие и беспрерывно разветвляются. Они плетутся, заворачиваясь, изгибаясь, пока не заполнят все человеческое тело. Тогда под кожей остается один только мягкий пучок корней.
– А где центр этого растения? – спросила Френки.
– В нашем сознании, – кротко ответил брат Хэт.
Франсуаз озадачил столь непринужденный прыжок от идеальной субстанции, какой, по мнению очевидцев, является наше сознание, к субстанции материальной, а именно телу, набитому корнями.
Она пробормотала что-то себе под нос, после чего осуждающе посмотрела на меня.
– Вот книги, которые читал брат Иеремия перед…
– Перед тем, как на него снизошло озарение, – подсказал я, помогая Хэту снять с полки фолиант.
Этакой книгой можно было прихлопнуть не только таракана, но и небольшого дворфа.
– Или затемнение, если хотите… Мы можем определить, какой именно раздел он читал?
– Брат Иеремия никогда не отличатся организованностью. – Библиотекарь произнес это таким укоризненно-осуждающим тоном, что стало ясно: брат Иеремия не искупил своей вины даже смертью. – Обычно он листал книги, выписывая себе то, что в тот момент казалось ему важным. Иногда даже загибал страницы.
– Что это? – спросил я.
– Это сочинения Петропулиса, малоизвестного древнего автора. Как я говорил, у брата Иеремии не было системы в его работе. Он сжигал трактаты, не дописав их и до половины. Говорил, что хочет добиться…
– Нет-нет, – перебил его я. – Я спрашиваю – что это?
– Это семя, – уверенно произнесла Франсуаз Брат Хэт перестал двигаться, и только нервная дрожь пробежала по его телу. Мне показалось, он был готов выронить книгу и сделал бы это, если бы не боялся повредить себе ноги. Маленькое зернышко покачивалось на раскрытой странице книги – почти в самом центре буквы «альфа». Оно находилось тут довольно долго, спрессованное весом трудов, лежавших сверху, и теперь два углубления – сверху и снизу – образовывали для него ложе.
– Это зерно Зла, – прошептал Хэт.
В его голосе не было ни возбуждения, ни исступленной радости, какую можно увидеть у непоседливого ученого, выведшего новую разновидность опасного микроба. Брат Хэт был напуган, растерян и ошеломлен – и посему изрядно вырос в моих глазах.
– Оно опасно? – спросил я, захлопывая книгу.
– Не знаю, – ответил он, впихивая фолиант обратно раза в три быстрее, чем доставал оттуда.
– Значит, да, – отвечал я. – Выйдем отсюда и сожжем дом.
– Сжечь дом? – Глаза брата Хэта в тупом оцепенении проползли по деревянным балкам перекрытий, и это зрелище убедило его в том, что мой план более чем осуществим.
– Со всеми книгами?
– Главное, чтобы без нас. Скорее.
Когда речь заходит о том, чтобы ухватить кого-нибудь и тащить к счастью вопреки его воле, Франсуаз чувствует себя в своей стихии. Поэтому я предоставил девушке буксировать упирающегося библиотекаря к двери, а сам для разнообразия подхватил саквояж с топором верховного палача.
Данное орудие уже начинало мне надоедать, поскольку, по моему мнению, более подошло бы лесорубу.
– Нельзя сжигать книги, – простонал брат Хэт, получая от Франсуаз тычок в спину и вываливаясь за порог.
– Можно, – ответил я. – В каждом отделении вашей секты есть по экземпляру любого издания.
– Да, но на полях мои пометки.
