Судя по всему, Алексу очень важно получить ответ именно на этот вопрос, но Лили все так же улыбается. Он выкрикивает свои слова прямо ей в лицо, но Лили улыбается. Впрочем, не таков был Алекс, чтобы ждать, покуда она наулыбается досыта, он встал. Да, он встал.
Но закусившая удила особа не отступает, она может так проулыбаться целые сутки. Пришлось ему снова сесть.
На все происходящее Лили смотрела сверху вниз и не думала отвечать. Она умышленно воздерживалась от слов, и свое действие это возымело. Ведь именно она оплатила все, что у них было оплачено, и дом, и сад, именно она занимала высокий пост, была кассиршей, а муж простым рабочим и ворочал стволы деревьев. Так неужели же она не может себе позволить улыбаться в ответ на несвязные речи и полумертвые глаза пьяного мужа? Уж верно, может.
Второй раз с места он подниматься не стал, он только кивал и говорил, что да-да, что она еще увидит! Больше он ничего не скажет, но она еще увидит. И она, и некоторые другие.
Когда он заснул на стуле, она взяла младшенькую на руки, старшую — за руку и вышла из дому. Детей она отвела к матери, вафельщице, а сама пошла дальше. Наступил вечер, и ей предстояло свидание.
На складской площади был укромный уголок, куда так просто не проберешься, но она задрала юбки и перешагнула через все препятствия. В дальнем углу стоял сарайчик с покосившейся крышей, когда-то его арендовал старый капитан Бродерсен для своих ненужных вещей с маяка, так и стоял этот сарайчик со всякими диковинами из заморских стран, с кроватями, стульями, и столами, и всем прочим. Туда Лили вошла, там и осталась. А с каботажного судна «Воробей» не снимали наблюдение даже ночью.
Абель нисколько не был виноват в том, что происходило, он вообще предпочел бы оказаться в другом месте, впрочем, никакой трагедии и не случилось, лишь несколько дурацких взбрыков да несколько лишних слов.
Он встретил Ольгу и ее мужа на улице и не нашел в них ничего особенного, оба были такие, как всегда, разве что Ольга немного беспокойней обычного. Для ее отца настали дурные дни, он скатился до уровня заурядного обывателя, но Ольга не стала от этого тихой и немногословной. Разговоры, разговоры, ни на чем не задерживаясь, остроты, светская болтовня, лоскутное рукоделье.
— А вот и Абель! Я ведь тебя целый год не видела! Теперь я хочу повнимательней тебя разглядеть.
— Лучше не надо, — ответил Абель, — я не стал красивее, чем был.
— Ты стал хуже. Почему ты все время стараешься испортить свою репутацию?
— Но Ольга! — улыбнулся ее муж.
Она взяла Абеля под руку и пошла с ним.
— Я слышала, ты так и не был в школе?
— Нет.
— Значит, капитаном, ты не станешь?
— Похоже, что ни капитаном, ни кем другим. Я слишком глуп.
— Плохо, что ты не станешь капитаном. Стало быть, я не смогу с тобой уехать.
— Нет, тебе придется подыскать что-нибудь другое.
— А что другое? Теперь у меня нет карманных денег, отцу они самому нужны, его совсем обобрали.
— Ну, Ольга, раньше тебе всегда удавалось что-нибудь придумать.
Молчание.
— Это что за пара идет перед нами? — спросила она у мужа.
— По-моему, таможенник Робертсен с женой.
— Разумеется, ты должен кем-то стать, какой вздор! Все хотят кем-то стать.
— То-то и оно: все, кроме меня. Я не хочу. Мне недостает силы воли.
— А почему, собственно, все хотят кем-то стать? — осторожно спросил Клеменс.
Ольга шутливо ответила:
— Потому что у людей есть внутренний стимул, как сказал Рибер Карлсен в своей проповеди.
Клеменс:
— Да, сказано недурно. Больше всего это относится к желанию человека подняться в социальном плане.
— Нет, вы мне объясните, почему эта пара идет с той же скоростью, что и мы, — нетерпеливо перебила Ольга.
Мужчины улыбнулись, и Клеменс ответил:
— Они идут по общественной дороге.
— Нет, они обернулись и увидели нас. И пошли так же, как и мы.
— Мы можем их обогнать.
— Нет, — сказала она, — тогда они подумают, что мы их увидели. Они наверняка смотрят на меня теперь сверху вниз.
— Что-о?
— Да, я заметила это. Эти люди дают мне понять, что, раз отец потерял состояние, мы больше ничего не стоим.
Абель попытался разубедить ее, но его попытки ни к чему не привели.
— Он в прошлом году достроил свой дом, и теперь дом у него в два раза больше прежнего.
— Это и называется социальный подъем, — насмешливо сказала Ольга. — И к тому же дурость. Ну зачем ему такой большой дом?
Они подошли к стоянке, и Абель сказал:
— Мы могли бы проехать мимо них на машине.
— Да! — радостно воскликнула Ольга. — Спасибо, Абель.
Они сели в машину.
Клеменс с усмешкой спросил:
— А куда мы поедем?
— Проедем мимо них, — ответил Абель, тоже усмехнувшись.
— Далеко, — потребовала Ольга. — К усадьбе Фредриксенов. Проедем мимо Фредриксенов. Пусть они увидят, что мы катаемся. Но зайдем поздороваться.
— Это зачем? — спросил Клеменс.
Они рванули с места, проехали мимо парочки Робертсенов, которые больше для них не существовали, и выехали на берег. Перед виллой Фредриксенов они велели шоферу ехать медленнее под тем предлогом, что там лежит больной человек. Ольга же развалилась на сиденье и демонстрировала себя. Нет, никого не видно.
— Тогда поехали в Валгаллу! — скомандовала она.
— Почему в Валгаллу? — спросил Абель.
— Там купальни. Ты разве не знал?
— Их построили уже после меня.
Купающихся они не заметили, время года было позднее, но ресторан был открыт. Велев шоферу подождать, они вошли в огромное пустое помещение, выбрали себе уголок и заказали кофе и бутерброды.
— Мы проголодались, — сказала она.
— Ты говоришь за всех нас, — заметил ее муж.
Ольга:
— Мне очень досадно, что мы не смогли увидеть фру Фредриксен, я бы с ней поздоровалась. Они такие замечательные люди. Ты еще помнишь, Абель, как мы забрались к ним в огород и таскали там морковь? Господи, да это было уже целый век назад. Замечательные люди, лучших я просто не знаю. И он тоже — не консул, не генеральный представитель и тому подобный вздор, а просто Фредриксен. Ты только представь себе, в прошлом году упала черепица с крыши и страшно его ударила, он до сих пор так и не оправился, но его жена все время твердит, что ему лучше, она такая терпеливая. А он, хоть и больной, перекупил у моего отца все акции «Воробья».
