— Да, — сказал Клеменс, — он давно за ними охотился.
— Верно. А знаешь почему? Не из жадности и не для того, чтобы на них заработать. Да будет тебе известно, Абель, что у него есть брат, паршивая овца, Ульрик Фредриксен. Он капитан «Воробья». Ты, может, его знаешь?
— Нет.
— Капитана «Воробья»?
— В мое время не было ни Ульрика, ни каботажных судов.
— Да, но он каждую вторую ночь стоит здесь у причала. Ты не бывал на нем?
— Нет.
— А кое-кто утверждает, будто тебя видели там. Да еще с дамой… Но наш добрый Ульрик так осатанел и так бесчинствует на борту, что брат хотел бы спровадить его подальше, на сушу, он даже приобрел для него славный участок с домом. Но Ульрик не желает уходить. Вот зачем Фредриксен скупил все акции, таким манером он может просто ссадить брата с корабля.
— А где этот Ульрик был раньше?
— Они говорят, приехал из Африки. Паршивая овца. До сих пор еще водит корабль, но для людей и для товаров это небезопасно. Фредриксен, во всяком случае, опасается.
— Ему нужен толковый капитан, — сказал Клеменс.
Подали кофе и бутерброды.
— Благослови тебя Бог, Абель, что ты привез нас. Ты сейчас никто и не хочешь кем-нибудь стать, но ты так много можешь. В прошлом году или в этом ты спас человека. Мы стояли и глядели, для нас, на берегу, это казалось вполне безопасным, но, когда все закричали «ура!», я заплакала.
— Да, верно, — подтвердил Клеменс, — она залила слезами мое пальто и кричала «ура».
— Но от тебя я так ничего и не услышала. А ведь ты хотел дать банкет в честь Абеля и первым внес себя в подписной лист.
— Ты преувеличиваешь, — с досадой сказал Клеменс.
— Но тебя, Абель, нигде нельзя было найти.
— Я об этом ничего не знал, — сказал Абель.
— Глупости, ты просто спрятался. Мы искали тебя три дня, а потом как-то остыли. Вот тут кое-кто и сказал, будто тебя видели на борту корабля. Так ты не был там с дамой?
— Уверяю тебя.
— Ладно. Я очень страдаю от собственной болтовни. Вы оба сидите и помалкиваете, вот я и болтаю за троих. Я вовсе не хотела тебя обидеть. Абель, — сказала она и накрыла своей рукой его руку, — прости меня. Я теперь сама на себя злюсь за то, что злилась на Робертсена и его жену. Неужели они не имеют права спокойно ходить по улице передо мной?
Все трое рассмеялись.
— Нет, я слишком много болтаю. Я как раз хотела тебе сказать, что твои негры уехали. Нет, я все-таки слишком много болтаю.
Клеменс:
— Они уехали еще в прошлом году.
— Да, но разве я не имею права сказать про них в этом? Я просто вспомнила, как уютно было в погребке.
— Может, мы и сейчас возьмем вина? — спросил Абель и хотел было позвонить.
— Нет, нет, — запротестовала Ольга, — здесь не так уютно, только дневной свет и белый потолок. И музыки тоже нет. И мы не пьяницы какие-нибудь. А главное, теперь уже все не так.
— Разве?
— Теперь все не так.
Абель, шутливо:
— Что же у тебя изменилось в худшую сторону?
— Мои деньги на булавки. Другими словами, мы с мужем теперь не очень ладим между собой.
Молчание. Ясное и холодное молчание. Стужа.
Клеменс, побледнев:
— Ты, Ольга, и впрямь слишком много болтаешь.
— Ну, в данном случае вовсе не слишком.
— Вопрос в том, желательно ли господину Бродерсену все это выслушивать.
— Мы с Абелем старые друзья.
— Да, я тоже нахожу, что здесь неуютно, — сказал Абель и встал, — может, отыщем какой-нибудь винный погребок, пусть даже без негров?
Они вышли и поехали обратно. Перед домом Фредриксенов Ольга помахала платочком, на втором этаже распахнулось окно, и две руки долго махали ей в ответ.
— Это фру Фредриксен, — сказала Ольга. — Она такая милая.
Они остановились возле Бельвю.
Клеменс сказал:
— Прошу меня извинить и благодарю вас от своего имени.
— А вы с нами не пойдете? — спросил Абель.
— Это значит, что мы можем идти без тебя? — спросила Ольга.
Клеменс повернулся к Абелю и сказал:
— Мне надо полистать дело, которое мне поручено.
— Тебе поручили дело? — спросила Ольга.
— Большое спасибо за приятное времяпровождение, — сказал Клеменс, попрощался и ушел.
Они поглядели друг на друга. Между ними произошел следующий безмолвный разговор:
— Значит, и тебе нельзя идти?
— Ну да. Ты ведь не думаешь, что мы все-таки можем войти?
— Не думаю.
Она подала ему руку, поблагодарила за прогулку и поспешила вслед за мужем.
Абель предложил подвезти ее, но она не остановилась.
Да, ясли пусты, верно, подумал он и вошел внутрь.
Венгерская капелла. Именно сейчас нужно немного музыки. Шуман, Бетховен, Шуберт, изысканные мелодии. Тишина для Бога и для людей в зале.
Лолла сидела за столом со своей матерью. Он поздоровался, но сесть рядом не захотел, потому что, если они пьют вино, Лолла потом станет нудной и привязчивой.
Но Лолла поднялась, и тогда он просто был вынужден подойти к ней. Чертова баба, понимает ведь, до чего она хорошо выглядит в этом черном платье с белой отделкой и в черных перчатках.
— А я тебя искала, — сказала она.
— Тебе что-нибудь от меня надо?
— Мы пьем шоколад, не хочешь чашечку?
Они сели, но от шоколада Абель, поблагодарив, отказался, потому что совсем недавно пил кофе с бутербродами.
— Где ты был? Ты скверно выглядишь.
— Вот и Ольга это сказала.
— Ты с ней был?
— С ней и с ее мужем. Мы были в Валгалле.
— Жалко, что я не встретила тебя перед тем, как ты туда собрался. У меня бы ты хорошо выглядел.
Лоллина мать сидела тихо и безучастно и в разговор не вмешивалась. Жаль ее, седая голова с тусклыми глазами, готовыми улыбнуться на приветливое слово. Когда-то и она была молода.
Абель сказал:
— Вы сегодня тоже выбрались на танцы?
Старушка улыбнулась и покачала головой на его шутку.
— Это все Лолла, она меня сюда вытащила.
— А почему бы и нет? Как ваши кактусы, уже отцвели?
— Да, но они все равно красивые. У нас их по два на каждом окошке, а большой посреди стола.
