Вот уж тут Алекс ничего не имел против.
Разные люди бывали на борту, побывал там и фармацевт, неутомимый ухажер. Он появился в обществе дамы, но в чем-то они, вероятно, не сошлись, дама отыскала красавчика Алекса, стояла и калякала с ним под солнечным тентом. Фармацевт же метался по палубе из конца в конец, являя миру свой беспокойный дух.
Был здесь и неизменный слепой шарманщик. Маленький и незаметный, он сидел в темном уголке подле своей шарманки, моргая незрячими глазами и перебирая пальцами, улыбался, когда кто-нибудь с ним заговаривал. Теперь он вдобавок делал вид, будто еще и хромает.
— Поиграй, — сказали ему.
Он покачал головой:
— Сейчас все стало по-другому. Капитан Фредриксен всякий раз, когда я приходил, просил меня что-нибудь сыграть и подносил мне стаканчик, а буфетчица давала мне поесть. Случалось, что капитан Фредриксен сам ходил с моей шапкой по кругу.
— Слушай, а где ты повредил ногу?
— Уж такая беда! Просто и не знаю, как быть. Это у меня уже целый месяц.
— Язва, что ли?
— Черная язва. Мертвое мясо, говорят.
— В жизни не слышал про такое. Тебе надо постараться, чтоб ее поскорей вылечили.
Шарманщика знают многие, и многие слышали его истории раньше. Однажды он вдобавок ко всему был глухой и как есть ничего не слышал, пока кто-то не сказал шепотом, что надо бы вытащить у него бумажник.
Но когда человек слепой и ничего не видит, это и впрямь плохо. Родился он зрячим, но потом начал терять зрение и не мог делать никакой работы. Электричеством ему выжгли пленку на каждом глазу, но с тех пор он, по его словам, вообще перестал видеть, совсем ослеп. Конечно, шарманщик мог бы чем-нибудь заняться, но он же ничего не видел. Несчастный человек. Люди его пожалели и купили ему шарманку. Теперь оба они постарели, и сам он, и шарманка, но он по-прежнему странствует, обычно его кормят и не берут денег за проезд, в одном месте ему подбрасывают пару башмаков, в другом — шляпу, чтоб было куда собирать шиллинги, в общем он как-то выкручивается, и теперь его уже не так жалко, он никогда не ночует под открытым небом. Если приглядеться, можно увидеть, что он недурно обделывает свои делишки и обеспечивает себя, разъезжая повсюду со своей шарманкой и своими болячками. Вдобавок люди очень свободно держат себя в его присутствии, потому что он всего лишь слепой шарманщик, и он умеет использовать это преимущество, узнавая многое и про многих. Словом, фигура, личность. Многие подозревают, что у него туго набитый кошелек. Тебя сегодня как зовут? — могут спросить у него в насмешку, потому что, по слухам, он называет себя по-разному и порой выступает как внебрачный сын известной актрисы.
Один раз несколько шельмецов пытались ткнуть его ножом в лицо, чтобы проверить, но он словно чертик отскочил в сторону с пронзительным криком. «Ха-ха! — рассмеялись они. — Да ты вовсе не слепой, жулик ты эдакий». — «Нет-нет, я слепой, но могу различить то, что блестит». — «Но ведь нож вовсе не блестит». — «Ну, теперь вы сами видите, что я слепой», — ответил он.
На борту можно было встретить и инженера, того, что когда-то служил управляющим на лесопильне. Он заметно сдал за последнее время, но, как и прежде, возит с собой портфель и держится с достоинством. Только нет больше капитана Фредриксена, никто его больше не потчует, никто не подносит стаканчик. Он ездит от одной остановки к другой, пересаживается то туда, то сюда, чтобы уберечься от сквозняка, мерзнет и все синеет и синеет. Однажды, когда Алекс проходил мимо, он спросил его:
— Ну что, ты получил место благодаря моей рекомендации?
— Да, — любезно отвечал Алекс.
— Приятно слышать.
У него не было денег, чтобы перекусить в салоне, но тут как раз подвернулась вафельщица. Четыре штуки за двадцать пять эре! Когда она хотела протянуть ему вафли, он, как человек интеллигентный, ее остановил: «Нет, нет, дайте я сам выберу». Он не стал есть вафли на виду у всех, а юркнул в темный уголок, возле шарманщика, который, как известно, ничего не видел. Вафли и впрямь были хороши, на масле и посыпаны сахарной пудрой, жаль только, что четыре, а не дважды четыре.
По счастью, он успел доесть их до того, как к нему подсел фармацевт.
— Ну и холод! — вздохнул фармацевт, усаживаясь на ящик.
— Холод? — переспросил инженер. — А разве у вас нет ничего для согрева?
— Здесь нет. Лучше наведайтесь ко мне вечером в аптеку. Дорогу вы знаете.
— Да, вечером… до вечера еще далеко. — Инженер замолчал, возможно, он осоловел после вафель.
— Не похоже, что тот в углу тоже зябнет, во всяком случае, одна его нога определенно нет.
Жизнь преподала инженеру небольшой урок, неудачи указали ему его истинное место. Поэтому он учтиво спросил слепого:
— Что у тебя с ногой?
— Мертвое мясо. Я различаю, кто со мной говорит. Это у вас была лесопильня?
— Да.
— Слышно по образованной речи.
Фармацевт, с улыбкой:
— Тогда тебе, верно, не угадать, кто я такой.
— Аптекарю и лесопильне сильно не повезло, — сказал слепой.
— Нам всем сильно не повезло, — сказал инженер.
— И с семьей ему тоже не повезло. С Ольгой. Она всегда держалась очень приветливо, меньше кроны ни разу мне не давала. Теперь всему конец.
Фармацевт ответил:
— Нет, теперь уже не конец, можешь мне поверить, она снова на коне. — И, обратясь к инженеру: — Надеюсь, вы слышали про Вильяма Гулликсена?
— Нет, ничего не слышал.
— Что он не платил налогов. И теперь его…
— Да что вы говорите? Откуда вы знаете?
— Ну, ничего удивительного тут нет, — продолжал фармацевт. — Не ему одному приходится туго. Но, сдается мне, его даму это совсем не устраивало.
— Она до сих пор живет дома, в аптеке.
— Да, их брак должен зарегистрировать нотариус.
— Когда?
— Когда? Понимаете, ей кажется, что она жалеет своего бедного мужа. Недотепа. Сидит у себя в конторе, делать ему совсем нечего, но он точно отсиживает положенное время. И живет только на свое жалованье.
Инженер:
— Лично мне его благодарить не за что. Он устроил мировую с «Пистлейей», спихнув вину на меня.
— Для Ольги он во всяком случае ничего не значит.
— Да, но главную вину он спихнул на меня. Хотя должен признать, сделал он это не слишком грубо. Нашел для меня смягчающие обстоятельства.
— Он порядочный человек, в этом можно не сомневаться.
— Взять хотя бы то, что он пришел ко мне и показал свои записи.
— Неужели показал?
— И так меня ободрил. Другой бы адвокат и не подумал это сделать.
