Слепой все время сидел тихо, как мышь, и внимательно слушал.
Но фармацевт был по натуре человек непоседливый, вдобавок ему, возможно, надоел скучный разговор, который они вели с инженером. Он вдруг поднялся с места. Может, он был ловким хитрецом, который завидел добычу? Он издали углядел Лоллу, здешнюю буфетчицу, прямиком направился к ней, остановился, поболтал короткой ножкой и поздоровался.
Лолла в упор поглядела на него и не признала.
— Здесь набралось много народу, которые хотят ехать бесплатно, как с ними быть?
Капитан задумался.
— Это вам самому решать. Шарманщик наверняка привык ездить даром.
— Дальше, как быть с инженером? Он тоже не брал билет.
— Да, пожалуй, не брал. Поступайте, как хотите. Наверно, ему ехать недалеко.
— Есть и другие. Приходят, спрашивают Абеля.
— Значит, это кто-то из моих старых знакомых. Может, мне заплатить за них, если не возражаете?
— А за женщину, которая торгует вафлями?
— Я у этой женщины съел немало вафель, за нее я с удовольствием заплачу. Если вы, конечно, не возражаете.
— При чем тут я? Дело в принципе.
— Ну, ну, конечно, в принципе. Поступайте по своему разумению, штурман.
И тогда штурман по своему разумению подошел к инженеру и предложил ему купить билет.
— Как? Вы же знаете, что я привык ездить бесплатно?
— Сейчас все по-другому. У нас новый капитан.
— Ладно, — сказал инженер и начал рыться в карманах. — У меня нет, я не взял с собой…
— А вы далеко едете?
Инженер бросил взгляд на берег:
— Да мне же как раз выходить на первой остановке. Я там собираюсь купить лесную делянку.
— Ну что ж, на сей раз так и оставим, — сказал штурман.
— Может быть, пойдем и посидим? — спросил фармацевт свою даму. — У нас ведь есть каюта.
— Ты замерз?
— Да, здесь прохладно.
— Алекс, разве здесь прохладно? — спросила она.
Алекс ухмыльнулся и не по-товарищески промолчал.
Фармацевт, ревнуя и стуча зубами, уходит в каюту. Там тепло, он видит на умывальном столике старый журнал, листает его, отбрасывает и звонит.
— Полбутылки портвейна и две рюмки! — говорит он пришедшей на звонок девушке.
К его великому удивлению, с подносом приходит сама буфетчица. Она входит с улыбкой, очень приветлива, во всяком случае, не выказывает смущения, держится с достоинством, и улыбка ее скоро исчезает.
— Вы со мной поздоровались на палубе, — начинает она.
— Да, но…
— И вероятно, заметили, что я вам не ответила.
— Ну… Разве вы не ответили? Хотя бы движением глаз?
— Нет. Вы и в городе со мной здороваетесь. Останавливаетесь и церемонно кланяетесь, пока я не пройду мимо. А я никогда не отвечаю.
— А с чего вдруг такая невежливость?
— Думаю, вы и сами прекрасно понимаете. С того, чтобы вы перестали из мести здороваться со мной.
— И мне надлежит выполнить ваше требование?
— Да уж придется. Я хочу попросить вас вести себя так, как я прошу.
— Трудновато будет. Послушай, Лолла, довольно глупой болтовни, лучше выпей. — Он разливает вино по рюмкам.
Она мотает головой.
— Видите ли, прошло уже так много лет, а кроме того, между нами ничего не было. Мы какое-то время были помолвлены, но и только. Не здоровайтесь лучше со мной, это многие видят и истолковывают на свой лад. Мы уже давно во всем рассчитались, так что сделайте одолжение. Вы ведь знаете, что между нами ничего не было?
— Знаю. Но разве это моя вина?
— Нет, вы даже сердились, что я ни на что не соглашалась.
— Правильно. Не пойму, зачем снова все это перетряхивать?
— Я просто хотела завести флирт, как вы говорили, просто пококетничать…
— Верно, черт побери! — восклицает фармацевт. — Но зачем же ты ко мне приходила?
— Я приходила к вам, потому что мы были обручены. Мы сразу же обручились, помните, и после этого я к вам пришла. Мне непременно хотелось с кем-нибудь обручиться, вы бы предпочли этого не делать, но я так хотела, потому что, когда Тенгвальд порвал со мной, я оказалась старой девой. Мне было плохо, я служила на маяке, и меня считали старой девой, вот почему я так поступала, и сидела у вас в дежурной комнате, и пила вино.
— Господи, Лолла, какая же ты стала чопорная! Ты, может, даже и не помнишь, что я тебя поцеловал?
— Да, мы были помолвлены, тут много чего могло случиться. Но теперь я прошу вас простить меня за то, что я пришла, и больше не держать на меня зла.
— Ерунда какая-то! — вскричал фармацевт. — Неужели ты не можешь присесть и выпить стаканчик вина, как в былые дни?
— Нет, спасибо, я пойду. Я хотела только попросить вас больше меня не узнавать.
— Уф! — шумно вздыхает он и, схватив свою рюмку, залпом ее выпивает. — Мне это было очень нужно. Короче, ты хочешь порвать окончательно? Просто жуть берет, какой репутацией я пользуюсь здесь в городе, и ты теперь не хочешь признавать, что между нами что-то было.
— Я ведь, по сути, прошу так немного.
— Месть, что ли? Ну и глупо! Никакая это не месть. Хотя при желании я мог бы причинить тебе кой-какие неприятности.
— Это меня и мучает. Когда вы со мной раскланиваетесь, я ведь не всегда бываю одна.
— Черт побери! — И он смеется.
Оба ненадолго смолкают. Взявшись за ручку двери, она говорит:
— Да-да, уж как-нибудь я это переживу.
— Подожди немножко! Гм-гм. Раз это так много для вас значит, фру Бродерсен, будем считать, что мы незнакомы.
— Что?
— И не будем здороваться.
— Это… это очень любезно с вашей стороны. Очень любезно, право же.
Он уклоняется от благодарности, напускает на себя высокомерный вид, он сделал ей ценный подарок, но не собирается попрекать ее.
— Я мог бы, конечно, возразить кое-что против того, как вы изображаете наши отношения. Вы смещаете даты и подтасовываете факты, чтобы представить себя невинной овечкой.
— Да, я приходила к вам ночью, — соглашается она.
— И шли на веслах от самого маяка, лишь бы попасть ко мне.
— Да.
— Разве это не могло дать мне повод думать, что вы чего-то от меня хотите?
Она молчит.
— Но вы, оказывается, ничего не хотели. И когда пришло время, вы положили всему конец. А ведь тогда я не опустился до такой степени в глазах людей, как, возможно, опустился сейчас. Все это было, как вы правильно изволили выразиться, много лет назад. И тогда я был вовсе не таков, чтобы отшвырнуть меня без долгих разговоров.
