Прошло несколько недель.
Она знала, что команда «Воробья» попросила расчет и что с определенного дня и часа судну запрещен выход в море.
— Ну и что? — спросил Клеменс.
А то, что ее это интересует, вернее, не ее, а Абеля.
— Дорогая Лолла, нас только двое на свете, и прошу тебя не думать ни о ком другом.
Ясней он не мог выразить свою любовь. Он не отрывался от работы, чтобы взглянуть на нее, но она постоянно жила в его мыслях. Так, ему казалось, что она ничего не покупает для себя, неужели ей ничего не нужно?
— Нет, спасибо. А что мне может быть нужно?
Ну, не хочет ли она взять сюда свою матушку?
— Нет, спасибо, матери лучше остаться в домике на берегу вместе с кошкой и кактусами.
У Лоллы не было запросов, она хотела показать ему разницу между хорошей женой и… и другой. Но хотя ей приходилось появляться на улице с корзиной для покупок, а дома выполнять работу служанки, всей своей повадкой она доказывала, что стала знатной дамой. И чтоб никто не подумал о ней иначе. Вот она, к примеру, с удовольствием завела бы канарейку, но боялась, что это удовольствие для низших классов. А можно ли ей ходить в церковь? Только если он этого хочет и пойдет вместе с ней. Танцевать? С удовольствием. Но умеет ли она танцевать? Как другие, так и она. Все выучиваются — кто в школе, кто сам.
Однажды вечером они зашли в винный погребок. Этого захотел он, у него возникла такая идея — любезность по отношению к Лолле. Получалось ведь так, что она каждый день ходила по городу, то на рынок, то к Вестману, и вечно одна, а он сидел дома и вроде бы не имел ко всему никакого касательства. Он должен был это понять. К тому же он, вероятно, хотел показать людям, что женат на этой даме, этой статной даме. Она же со своей стороны была очень ему признательна, что он взял ее с собой. Они даже потанцевали, и никто не выворачивал шею и не шушукался. И хотя люди до недавних пор считали его весьма посредственным адвокатом, ему все равно полагалось их уважение, поскольку он был человек красивый и образованный.
— Давненько я здесь не бывал, — сказал он, обводя глазами зал.
— А я здесь вообще никогда не бывала.
— Тебе нравится?
— Я очень рада.
— Твое здоровье, Лолла.
Праздник для обоих, завлекательная музыка, много света, цветы на столиках, вино.
— Тут и Гулликсен с Ольгой, — сказал он, поклонившись, — удивительное совпадение.
Лолла, задумчиво:
— Они видели, как мы сюда вошли.
— Ты думаешь? Чего ради им ходить за нами. Нет, не может быть.
Лолла позволила себя успокоить, она глядела на танцующих, пригубила вино, радовалась. Счастливый выдался вечер. Они долго пробыли в ресторане.
У стола, где сидели Гулликсены, Ольгу обступили три господина. Ольга наслаждалась, сияла, говорила без умолку. Они пили шампанское. Почему бы и нет? А вот мне, Лолле, о чем говорить? Клеменс, мой муж, молчит. Лолла охотно взяла бы гвоздику из вазочки и воткнула ему в петлицу. Но не посмела.
— Какую красивую мелодию они играют, — сказала Лолла.
— А я сижу и думаю про себя то же самое, — ответил он. Впрочем, он сказал бы так, даже если бы мелодия вовсе ему не понравилась. Очень он был учтивый.
Она:
— К сожалению, сама я играть не умею.
Он:
— Вот и я нет. Не всем же играть.
— Но ты ведь любил слушать Регину.
— Кто это тебе сказал? Уж не фру ли Гулликсен? Просто я считал, что у Регины приятный голос. Но и твой ничуть не хуже.
Уж до того он был учтивый.
Разговор зашел о прочитанных книгах, и тема эта была ему очень даже по вкусу, он сам любил говорить о книгах, и тут Лолла вполне могла высказать какую-нибудь неожиданную мысль, то ли где-то услышанную, то ли вызревшую в ее разумной голове. Она не пыталась подняться над уровнем обычного разговора, высказать бессмертные мысли, всего лишь чистосердечные, злые, быстрые и глупые слова, к которым располагало настроение. Пока Ольга не крикнула со своего места:
— Твое здоровье, Лолла!
Они выпили, но потом Лолла сказала:
— И зачем ей это понадобилось?
— Она очень импульсивная, — объяснил Клеменс.
— Но мы и без того видели, что они пьют шампанское.
— Думаешь, только ради этого?
— Ну да, они хотят доказать, что ему все нипочем, даже если у него неприятности с налогами.
Клеменс какое-то время смотрел на нее, потом улыбнулся:
— Может быть, ты и права.
Она украдкой положила свою руку на руку мужа. Это всякий раз наполняло его сладким ощущением. У него даже губы увлажнились. Не пора ли домой? Оба решили, что дольше сидеть незачем. Уже расплатившись, он напомнил, что ей бы тоже надо выпить за здоровье Ольги.
— Думаешь, надо?
— Уверен.
Вечер удался на славу, и она благодарила его за доставленную радость, была нежна, прижималась к нему и по дороге домой мечтала о любви.
Они прошли мимо фонтана, куртины, поросшей розами и другими кустами. Лолла вдруг воскликнула:
— Нет, ты только погляди!
Шмель улегся на покой в чашечке красного георгина, где уже лежал другой шмель. Они спали, зарывшись в лепестки. Какую постель они себе выбрали! И какая дивная ночь!
Клеменс тоже остановился. Зрелище было как раз для него. Он шепотом, чтобы не разбудить спящую парочку, говорил ей об этом чуде. Зря я это сказала, верно, подумала про себя Лолла, зря я это сказала.
— Ты не находишь, что уже холодно? — сказала она вслух и взяла его под руку.
— Да, конечно, извини.
Они поспешили домой и торопливо сбросили одежду. Никто не проронил ни слова.
XXIV
У Лоллы были акции «Воробья», вернее сказать, у Абеля. И поэтому ей было отнюдь не безразлично, как обстоит с ними дело. Она вложила в них изрядную сумму Абелевых денег и не желала, чтобы эта сумма уменьшилась.
Вот она и отправилась на судно узнать как и что. Дело было вечером в субботу, все разошлись по домам, она надеялась кой-кого расспросить, но ничего из этого не вышло.
Штурман Грегерсен стоял, прислонясь спиной к машинному телеграфу, и сосал пустую трубку.
Он с трудом повернул к ней свое одутловатое лицо, но не ответил.
— Я не хотела вам мешать, просто мне хотелось узнать, как вы поживаете.
— Лучше не спрашивайте, — ответил он.
Лолла увидела, что он глубоко удручен, невыносимо печальная тень самого себя, и потому не дерзнула предложить ему баночку меда, которую принесла с собой. Она прошла к официанткам, которые наводили красоту, собираясь сойти на берег, так что и здесь разговора не получилось. Девушки были убеждены, что на судно наложат арест, когда команда с него уйдет. А что на этот счет думает штурман, сказать трудно, он очень болен, ничего не ест, ни с кем не разговаривает.
