Абель приоделся как только мог, думая о ней, сдал в стирку и крахмал воротнички, пожелтевшие с капитанских времен, а встречу умышленно обставил на простецкий лад, он замахал и крикнул:
— Ну наконец-то!
Это ее слегка покоробило, он ей был не муж и не брат.
— Добрый день, Абель, — сказала она. — Ты так здороваешься, будто мы с тобой только вчера виделись.
— Извини, я это нарочно. Я так придумал.
— Странный ты человек.
— Я хотел, чтоб не получилось слишком торжественно, чтоб мы не начали обмениваться рукопожатиями и всякими фразами «а вот и ты, Абель», и «почему это ты уехал?», и «почему это ты вернулся?», и «я просто не нахожу слов».
Она кивнула:
— Это тебе не по душе, я понимаю.
— Да, не по душе, я не могу все объяснить. А перед тобой я бы и вовсе спасовал, даже надумай я солгать.
— А ты хорошо выглядишь. Почему ты крикнул: «Наконец-то!»?
— Я искал тебя целых девять дней. С того дня, как вернулся.
— Мы не можем так и стоять здесь. Не пойти ли нам домой?
— Да, спасибо.
— Я не то имела в виду… Ты где живешь?
— Нигде.
— Значит, мы не можем пойти к тебе и поболтать?
— Мы можем зайти в какой-нибудь погребок.
— Не могу, — сказала она, — я хочу сказать, что мне никто не запрещает, но все-таки… а ты и в самом деле нигде не живешь?
— Нет, просто я живу в сарае, у складов.
— А, я помню этот сарай. Один раз я даже залезла на крышу, а ты стоял внизу, и я спрыгнула прямо на тебя. А в этот сарай ты меня отвести не можешь?
— Такой сарай не для тебя. Я бы на руках тебя туда отнес, но этот сарай не для тебя.
— Ну тогда проводи меня домой. Я хочу сказать, до моих дверей.
— Да, спасибо.
По дороге она искоса поглядывала на него.
— Ты хорошо выглядишь, постранствовав по белу свету. Про Лоллу слышал?
— Да, в общих чертах.
— Но в этом нет никакого смысла. Мне-то, конечно, наплевать, но смысла в этом все равно нет. А вдобавок она уже ходит с животом. У меня вот детей нет.
Он промолчал.
— Я сказала, что у меня детей нет.
— Да-да, то есть нет-нет, у тебя нет детей. С одной стороны, это хорошо, с другой — плохо.
— Вот именно, — сказала она, — прошлый раз я не хотела детей, теперь хочу, а он не может. Смешно, когда человек этого не может, постыдно.
— По-моему, не хотеть — это так же плохо.
— Да, но теперь я хочу. Я не уверена, что буду обожать ребенка, но почему бы и не попробовать? Ты можешь войти в мое положение?
— У тебя, наверно, для таких дел и времени-то нет.
— У меня нет времени? Чушь какая!
— У тебя другие интересы, — сказал он, — тебе надо краситься, и мазаться, и завиваться, и глотать таблетки, и менять платья, и спать в качалке, и курить сигареты.
— У тебя сигареты нет?
— Нет, только трубка.
— Все, что ты говоришь, правда, но время у меня все равно нашлось бы. Просто ужасно, какой ты безжалостный по отношению ко мне. Прямо леший! А у тебя у самого все в порядке? А ты никогда не бываешь растерян? Ты перечисляешь все, что во мне есть плохого, но ведь во мне есть и хорошее, правда, правда. Я бываю теплая и нежная, но это ты в расчет не принимаешь.
— Принимаю, принимаю, — сказал он, — я еще помню тот единственный день, тридцать лет назад.
Она остановилась и поглядела на него:
— Ты это про что?
— С самого детства помню, — сказал он и тотчас увел разговор в сторону: — До чего же весна запоздала, дождя так и не было. А вот скамейка, не хочешь сесть?
Кругом была тишина, лишь мелкие пичужки щебетали среди ветвей, прохладно, в парке у них за спиной — полураспустившиеся кусты сирени, поздняя весна.
Немного погодя пришла молодая парочка и заняла скамейку по другую сторону дорожки.
— Зачем им понадобилась именно эта скамейка? — спросила Ольга.
— Да оставь ты их!
— Что я еще хотела сказать? Ты так никем и не стал?
— Начинается!
— Я не хочу входить в подробности, но, Абель, у тебя был пароход, и место, и все, что надо, пока в тебя дьявол не вселился.
— Наверно, — улыбнулся Абель.
— За тобой опасно быть замужем. В один прекрасный день от тебя останется пресловутое мокрое место и больше ничего — ха-ха-ха!
— Ну так за мной больше никто и не замужем.
— А ты разве был женат?
— И даже обвенчан.
— Об этом мы говорить не будем. А ведь я хотела однажды уехать куда-нибудь с тобой, об этом ты не думал?
— Нет, — отвечал он, — у меня не было никаких шансов.
— Потому что ты сам разрушил все свои шансы.
— Так никем и не став, да, да, верно. Я уж вижу, к чему ты клонишь. Но я вовсе не так растерян, как ты, я не ломаю голову, я спокоен, я ничто, я стерт с лица земли, у меня нет имени.
— Просто удивительно, как ты на разные лады повторяешь одно и то же. Но если выразить ту же мысль короче, то у тебя просто нет стимула. Вот в чем дело.
— Все равно, я не придерживаюсь установленных правил, меня вполне устраивает одна-единственная трапеза за целый день, а потом я закусываю солнечным светом. И зачем обязательно кем-то становиться? Все кем-нибудь становятся, не делаясь от этого счастливее. Они затрачивают столько сил, чтобы подняться наверх, а потом им надо хлопотать о награде. И тут покой их оставляет, а нервы сдают, некоторые начинают пить, чтобы развеселиться, но им становится все хуже, им нужно постоянно приподниматься на цыпочки, и я, живущий в сарае, от души им сочувствую.
— Ни разу не слышала от тебя подобного красноречия.
Абель, с улыбкой:
— У меня было много лет, чтобы хорошенько продумать свою речь.
— Хуже всего, что это вызывает у тебя улыбку. Ты ведь не можешь не признать, что твой путь от капитанства на «Воробье» до теперешнего сарая — это все-таки падение.
— Да, в твоих глазах это выглядит именно так.
— Когда ты стал таким?
— Таким? Ты хочешь спросить, когда я начал созревать для этого? Тому уже много лет. Это началось еще в детстве. У меня не было совсем никаких шансов, тогда это и началось. Вот я и оказался без корней — и в чужой стране, что ускорило мое созревание. А потом я женился на Анджеле, и это, слава Богу, меня освободило. Словом, мне хорошо. Давай лучше поговорим о тебе.
