Неподалеку в районе аэродрома располагался городок, где проживали советники 17-й пд. Накануне перед нами в Герат прилетел А. Мельниченко и работал там по своему плану с переводчиком Володей Твировым, студентом 4-го курса ИСА МГУ, где проходил обучение по военной кафедре № 3 (спецпропаганда).
1 марта был обычный рабочий день. Около 15.30–16.00 у них началась встреча с командиром одной из окрестных банд по поводу восстановления прерванного было мирного договора. Не помню обстоятельств, почему Мельниченко прилетел на этот раз без подсоветного Голь Астана. Но это было так, и именно он сам, полагая это очень важным, прибыл и лично вел эти переговоры.
Около 17.00 советники бронегруппой отправлялись в свой жилой городок, до которого, кажется, было около 15 километров. Одновременно убывали и мы. У Мельниченко встреча затягивалась, прерывать ее не хотелось, поэтому он сообщил поджидавшим, что еще немного поработает, а минут через 15 их догонит. Однако встреча завершилась лишь через 40 минут, и он с водителем-афганцем и переводчиком отправился в путь на «уазике».
До городка оставалось менее километра. Дорога в этом месте проходила узким дефиле. Здесь была устроена засада. Справа и слева с нависавших высоток ударили пулемет и автоматы. Услышав неподалеку стрельбу и поняв, в чем дело, советники бронегруппой и охранявший их советский взвод на БМП ринулись на выручку, но было поздно. Саша, находившийся на заднем сиденье, был ранен. Он сумел выбраться из машины и отстреливался из автомата, пока не потерял сознание. Возможно, именно в эти минуты он был смертельно ранен — в его теле оказалось много ран от пуль. В. Твиров ехал рядом с водителем и погиб на месте. Ему было 22 года.
Подоспевшие оказали Саше и водителю помощь, перевязали, вызвали вертолет, обоих, истекавших кровью, срочно отправили в Шиндандский госпиталь. Уже в воздухе от потери крови Александр скончался.
Гроб с его телом в Одессу сопровождал Михаил Андриенко, где и похоронил.
Водитель выжил. Мне рассказывали, что у него было 12 ранений, в основном в области грудной клетки. Спасли его советские врачи, и через месяц он якобы был в строю.
Возвращаясь из Одессы в Москву и несколько задержавшись там, М. Андриенко прибыл в Кабул уже одновременно с моим сменщиком — Эдмундасом Касперавичюсом, тоже китаистом и однокашником.
Позже оказалось, что через Афганистан прошла чуть ли не половина нашего выпуска. Кроме того, некоторые из нас, «афганцев», еще ранее (хотя и кратковременно) поучаствовали в событиях арабо-израильской («октябрьской») войны 1973 года, успев отдать частичку «интернациональных долгов» в Египте, Сирии, Ираке.
В течение нескольких дней передавал дела Чюсу. В один из дней нас пригласил 1-й замначальника управления спецпропаганды ГлавПУ СА и ВМФ генерал-майор Л. Шершнев. Он в то время входил в состав опергруппы В. Варенникова. Принял нас в резиденции ОГ, долго инструктировал Эдмундаса. Сообщил о некоторых планах, в том числе и предстоящем прибытии усиления в группу советников афганского 7-го управления — этнографа и социолога. «В ближайшее время, — как рассказывал Шершнев, — для активизации работы произведем авиаразведку и аэрофотосъемку посевов, на постоянной основе будем прогнозировать виды на урожай…» Здесь я уже не выдержал и, неприлично засмеявшись, встрял: «Урожай какой, опиумного мака?»
Леонид Иванович мгновенно вспылил, обвинил меня в недальновидности и еще в чем-то, в непонимании перспектив развития обстановки и грядущих побед…. В общем, категорически и надолго обиделся.
Покинув резиденцию, Э. Касперавичюсу посоветовал не брать в голову, а улетая в Союз, на прощание пожелал успехов в нашем безнадежном деле.
Считал и считаю, что неисправимый оптимист Л. Шершнев всегда искренне хотел как лучше, теоретизировал из благих побуждений, но мыслью растекался не вглубь, а вширь. Его явно «понесло» по воздушным кочкам, хотя практических дел и на земле хватало.
Прибыв в Москву, я предстал перед начальником нашего управления генерал-лейтенантом Смориго Н.И. В то время Волкогонов Д.А. ушел на повышение, возглавив Управление пропаганды и агитации. Одновременно являясь заместителем начальника ГлавПУ СА и ВМФ, стал генерал-полковником. Он сразу же принял (в Афганистан-то он меня благословлял!), с интересом расспрашивал часа два. В заключение поручил изложить все в виде справки-доклада на его имя: «Ты изложи все это письменно, я еще раз просмотрю, подумаем, поработаем».
В то время, наивно полагая его достаточно влиятельной фигурой, действительно способной где-то, как-то, что-то и в чем-то изменить к лучшему, подготовил свои соображения. Сейчас понимаю, что документ был явно сырой — хоть и со свежими впечатлениями, но без той информации и осмысления, которые накопились за прошедшие годы.
Не знаю, как Д.А. «поработал» над справкой, но через несколько дней она оказалась в сейфе у начальника 1-го отдела спецуправления. Да и понятно, в 1986 году уже набирала ход перестройка, а он всегда держал нос «по ветру». Занимать принципиальную позицию вопреки существовавшему курсу он бы не стал. По правде говоря, не смог, если бы и захотел — уровень все же был не тот. Через несколько лет Волкогонов покажет зад советскому прошлому и переметнется к ельцинским демократам.
Осмысливая пройденный этап, убежден, что в жизни каждого поколения случаются какие-то наиболее яркие события, которые глубокой бороздой навсегда врезаются в сердце. Иногда это называют «синдром». Для нашего поколения таким явился Афган, который до сих пор не отпускает от себя и, видимо, уже никогда не отпустит.
Октябрь 2013 года
