Командную должность в Русско-японской войне занимал и Н. И. Иванов, который, как было отмечено выше, был назначен командиром Восточного отряда, затем переименованного в 3-й Сибирский корпус. Эта война подтвердила личную храбрость Н. И. Иванова и необходимое для старшего начальника спокойствие в сражениях, не выявив, однако, других его военных дарований, что, как уже нами отмечалось, являлось вполне закономерным. Но боевые действия позволили Н. И. Иванову зарекомендовать себя в определенной степени успешным военачальником. Что, по мнению военного историка А. Керсновского, скорее всего было связано с деятельностью начальника штаба 3-го Сибирского корпуса генерал-майора Е. И. Мартынова.
Боевой опыт А. Е. Эверта, Н. В. Рузского и М. В. Алексеева приобретался в должности начальников полевых штабов (Эверт, Рузский) и генерал-квартирмейстера 1-й, 2-й и 3-й армий соответственно. Генералы не были самостоятельными фигурами в этой войне и организовывали боевые действия, основываясь на порочной стратегии главнокомандующего (А. Н. Куропаткина), пропитанной нерешительностью, пассивностью и отступательной направленностью.
Русско-японская война выявила «малую образованность в военном деле» командующих армиями, непонимание ими новой техники управления и неподготовленность к управлению соединениями и частями в современной войне. М. В. Алексеева удивляла и возмущала безыдейность совещаний, проводимых командующим армии Каульбарсом. Он вспоминал: «Для чего было вчера совещание у Каульбарса, я не знаю, до такой степени не было идеи… тона рассуждений… У нашего полководца нет решимости…» По его же мнению, «Генерал Линевич, по виду милый и любезный человек, – но как военный, это батальонный, в лучшем случае полковой командир, чуждый всяких знаний и сведений, необходимых для старшего начальника…» М. В. Алексееву вторят современные исследователи Русско-японской войны В. А. Золотарев и Ю. Ф. Соколов, резюмируя, что командующий 1-й армией Линевич был ярким представителем старой и уже изжившей военной школы. Он совершенно не понимал, «как поезда могут ходить по расписанию, если они перемещаются по рельсам». Его уму была неподвластна стрельба артиллерии по невидимому противнику.
Военно-стратегическая немощь представителей высшего командования компенсировалась интригами. В. А. Золотарев и Ю. Ф. Соколов приводят в контексте вышесказанного очень показательный пример управленческой практики главнокомандующего. А. Н. Куропаткин, минуя командующего 2-й армии Гриппенберга, поставил задачу начальнику штаба армии на разработку одной из операций. Начальник штаба Н. В. Рузский из своих личных соображений не доложил об этом своему непосредственному начальнику (командующему армией) и стал разрабатывать план в двух вариантах: по А. Н. Куропаткину и по Гриппенбергу. Командующий армией, получив анонимное письмо, в котором акцент был сделан на то, что подчиненные подобными действиями игнорируют волю командующего и прибирают власть в свои руки, поставил Н. В. Рузского в крайне неприятное положение, запретив тому вскрывать всю почту с оперативной информацией, доверив это своему адъютанту капитану Мельгунову. Тот, не желая бодрствовать ночами (в ночное время, как правило, передавалась основная масса оперативных документов), перепоручил эту задачу ординарцу командующего – молодому подпоручику Кутепову. В результате чего весь штаб, в обязанности которого было принимать информацию, ее систематизировать и готовить предложения командующему, был лишен возможности выполнять свои основные функции. Все было дано на откуп 19-летнему офицеру. Можно предположить, как это отражалось на оперативности в действиях подчиненных частей, ожидавших распоряжений штаба армии.
Маньчжурская компания ярко высветила Н. И. Иванову, А. Е. Эверту, Н. В. Рузскому и М. В. Алексееву порочный стиль руководства командующих армиями и главнокомандующего русской группировкой на ТВД А. Н. Куропаткина, показав разрушающую деятельность управления, пронизанного клеветой и интригами в оперативно-стратегических штабах. Судьба предоставила им шанс осмыслить свой боевой опыт и внести коррективы в последующую деятельность. Однако Н. В. Рузский в должности главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта в Лодзинской операции в 1914 г. применит негативный Маньчжурский опыт дробления штатных войсковых единиц на импровизированные отряды без средств управления с вновь назначенными командирами, совершенно не знавшими обретенных перед боем подчиненных, что не приводило русские войска к успеху в операциях.
Несмотря на участие Я. Г. Жилинского в Маньчжурской кампании, ему не представилось возможности приобрести реальный опыт ни в непосредственном управлении подчиненными войсками в качестве их начальника, ни в разработке оперативных планов проводимых операций. Это было связано с пребыванием его на войне в должности начальника штаба наместника и особой (дипломатической) миссией будущего главнокомандующего. Более подробно характер опыта данной военной компании был рассмотрен выше при анализе служебной деятельности Я. Г. Жилинского.
Следует отметить, что А. А. Брусилов не участвовал в Русско-японской войне. По словам К. Г. Маннергейма, который рвался на нее с целью попробовать свои силы, тот не только отговаривал его от данного поступка, но считал совершенно бесполезным участие в такой незначительной (?) войне, мотивируя необходимостью поберечь себя для будущей мировой войны! Несколько странное мнение для генерала, если учитывать общеизвестные факты, что А. В. Суворов постоянно хандрил без военных действий, а М. Д. Скобелев, будучи в отпуске, ездил в Америку на театр военных действий с целью приобретения опыта и изучения особенностей ведения боевых действий. Небезынтересно, что на Русско-японскую войну убегали и мальчишки, охваченные патриотизмом.
Несмотря на неутешительные итоги Маньчжурской кампании, боевые действия исследуемых генералов, участвующих в ней, были вознаграждены очередными знаками воинской доблести. М. В. Алексеев по итогам своей деятельности был награжден золотым оружием «за разновременные отличия» и орденом Св. Станислава 1-й степени «За отличия в делах против Японии». Н. В. Рузский участвовал в сражениях: при Сандепу, Чжаньтань (12–15 января 1905 г.); при Матурань-Шуанго (17 февраля 1905 г.); при Сатхеза (19 февраля); у Императорских могил, Вазые, Умантунь, разъезд № 97 и Цуэртунь (25 февраля). За участие в боях был награжден 13.7.1905 г. орденом Св. Анны 1-й степени с мечами и 23.8.1905 г. – орденом Св. Владимира 2-й степени с мечами. А. Е. Эверт 3.3.1905 г. был награжден золотым оружием «За храбрость» и 28.2.1906 г. за отличия в делах против японцев – орденом Св. Станислава 1-й степени.
Во главе фронтов
При изучении боевых действий исследователи в абсолютном большинстве победу или поражения в операции (сражении) соотносят с военачальником, возглавлявшим войска. Но это формальная сторона вопроса. В реальности же история знает случаи, когда военный руководитель лишь номинально возглавлял войсковую группировку, а фактическое руководство в ходе боевых действий осуществлял его ближайший помощник – начальник штаба или генерал-квартирмейстер. Это являлось следствием личных взаимоотношений указанных лиц, их знаний, служебного опыта, черт характера – что в совокупности нарушало установленный порядок управленческой деятельности. Представляется интересным исследовать операции, проводимые в ходе Первой мировой войны главнокомандующими, с точки зрения влияния их на подготовку боевых действий, их развитие и окончание.
