– Нравится, Ум? – спрашиваю я.
Он смотрит на меня, но не отвечает. Оборачивается к продавщице.
– Почему так дорого?
Продавщица. А ты погугли. Пару недель назад один пацан пообещал скупить все «Лего». Дал серьезный залог. Это я для него придерживаю. Хочешь себе – перебей его цену.
На прилавке куча всякой ерунды: дешевые пластмассовые игрушки; суперобучающие деревянные прибамбасы, сделанные в каком-нибудь Вермонте, – в них ни один ребенок играть не захочет.
За десять деталек «Лего» цена явно зашкаливает. Но Умник все равно их берет.
Я. Зачем они тебе?
Умник. Пока не знаю.
С шопингом покончено, и у нас еще осталось несколько сотен баксов. Ратсо предлагает отпраздновать.
Питер. Я бы выпил.
Джефферсон кивает. Я-то думала, после победы над Рыжим он возгордится – мальчишки после драки обычно жутко хвастаются, только об этом и болтают. Но Джефф выглядит грустным и раздраженным, как после проигрыша любимой баскетбольной команды. Может, из-за того, что нам не по карману купить ему новую винтовку?
Ратсо обещает отвести нас в необычное место. Вверх по лестнице из главного зала, в боковой проход, еще ступеньки. Суем деньги амбалам с прелестными полуавтоматами «Хеклер и Кох» наперевес, и те пропускают нас за потрепанный бархатный канат. Входим в заведение, которое, если верить Ратсо, сто лет назад служило офисом какому-то богачу.
– Дамы и господа, – объявляет Ратсо. – «Апартаменты Кэмпбелла»!
Парниша Кэмпбелл жил на широкую ногу. Деревянные панели на стенах, высокий потолок с расписными балками, уютные кожаные диваны. Кто-то поддерживает тут порядок – все выглядит как раньше, если не считать посетителей-тинейджеров. Из колонок играет музыка. Они подсоединены к маленькому красному генератору; его выхлопная труба выведена наружу через отверстие в большем решетчатом окне. Куча народу, все пьют, танцуют, курят.
Тут даже официанты с официантками есть! Почти преапокалипсис.
– Так-то лучше, – одобрительно кивает Питер и идет заказывать выпивку.
Ратсо с открытым ртом уставился в потолок.
Я. Симпатично тут.
Ратсо. А то! Я сюда всех клиентов высокого ранга вожу.
Я. Высокого ранга?
Ратсо (смущенно улыбается). Если честно, меня они с собой внутрь не брали.
Я. Ну, сегодня же ты с нами, чародеями с Вашингтон-сквер.
Ратсо (оправдываясь). Это не я придумал.
Какие-то ребята, которые видели бой, уступают нам угловую кабинку. Они приветственно поднимают руки, и Джефферсон неохотно дает шлепнуть себя по пятерне.
Возвращается Питер вместе с симпатичным подтянутым парнем в белой рубашке и черном галстуке; в руках у официанта – поднос с мартини.
Я. Мартини?! Честно, Питер?
Питер. Хорош ныть, женщина. Когда еще тебе удастся выпить приличный коктейль? (Поворачивается к парню с подносом.) Это – Доминик. (Имя произносится многозначительно.) Доминик, это – ребята. Доминик готовит лучшие коктейли во всем Манхэттене. А может, и во всем мире.
Питер вечно несет такую чушь, любит интриговать. «Это – Донна. Донна – художница-авангардистка».
Доминик (кивает). Други мои, если что понадобится – зовите.
Он плывет к бару, но сначала стреляет глазками в Питера.
Други мои?!
– За Пифию и Джефферсона. – Я поднимаю бокал. – Вы наши Гарольд и Кумар, боги насилия.
Все, кроме Джеффа, поднимают бокалы.
Джефферсон. Пить за себя самого – плохая примета.
Я. М-м, ладно. Тогда… за насилие. В хорошем смысле слова.
Дзынь-дзынь-дзынь. Джефферсон заявляет, что чокаться надо, глядя человеку в глаза, поэтому процедура немножко затягивается. Мы таращимся друг на друга и хихикаем. Дзынь! Наши с Джеффом бокалы звенят. Глаза у него грустные и влажные.
Мартини я пробую первый раз. На вкус, как прокисший компот.
Я. Гадость. Оно такое и есть?
Питер (причмокивая). Именно.
Пифия отпивает, закашливается, выплевывает все на пол. На нас косятся – типа, что за варварство? Так непривычно – настоящий ресторан, где соблюдают правила этикета. Просто вынос мозга. Я еще Базар не переварила: тучи людей, деньги, покупки. Мне-то казалось, это все в прошлом.
Пифия никак не может откашляться, я хлопаю ее по спине, усаживаю на место.
Я. Ну, Тайсон, колись. Как дела у вас с Умником?
Пифия. Дела?
Я. Ага. Вы с ним, значит, вместе? Или как?
– Он вон там. – Она делает большие глаза и кивает в сторону большого мраморного камина.
Возле него стоит Умник и заинтересованно крутит ручку старого металлического сейфа.
Я. Ладно, проехали.
Пифия. А! Ты в этом смысле «вместе»… (Задумчиво.) Он со мной общался.
Я. Чего?
Пифия. Общался. Даже когда я была ИТК.
Я. Что за ИТК?
Пифия (с улыбкой). Иммигрант только с корабля. Когда мы с родителями переехали сюда из Китая, со мной никто не разговаривал.
Я. Умник не общается ни с кем, только с Джефферсоном и Ва… только с Джефферсоном.
Пифия. А со мной общается.
Я. Ух ты. А тебе он… короче… нравится?
Она смеется – будто солнышко из-за туч выглянуло. Никогда не видела, чтобы Пифия смеялась. Или я не замечала? Она трясет головой, но широкая улыбка не стряхивается.
Я. Он тебе нравится!
Пифия только трясет головой.
Пифия. А я ему нравлюсь, как думаешь?
Я. Мысли Умника – для всех тайна. По идее, должна нравиться.
Пифия (поднимая бокал). Ганбей.
Это, надо полагать, значит «ваше здоровье». Она морщится и пьет. Я делаю то же самое.
Питер таки придумал, за чем снова обратиться к Доминику – за новой порцией мартини. Вместе с напитком Доминик приносит жареный рис с голубятиной и жевательное печенье с шоколадной крошкой. Оно уже, конечно, не особо жевательное, но я все равно чувствую себя на седьмом небе. Аристократично!
Когда я доедаю десятую печеньку, напротив с угрюмым видом усаживается Джефферсон и опирается спиной о стену.
Я. Круто ты выступил на ринге. Заслужил титул чемпиона.
Он трогает клейкую ленту на брови.
Джефферсон. Повезло.
