Туннель расширяется, переходит в платформу. За ней – освещенная кострами рабочая площадка, усеянная брошенной строительной техникой. Кругом в грязи разбиты палатки – от маленьких, детских, с героями мультиков, до больших холщовых. Сквозь ткань просвечивают силуэты: люди оторвались от тарелок с едой и с любопытством выглядывают в щелочки.
Вся пещера украшена. На стенах картины, на которых пижоны в красных пиджаках скачут верхом за сворой собак; восточные гобелены, зеркала с золотыми рамами в завитушках, блестящие золотистые портьеры. Под ними – пышные диваны и богатые кресла, а посреди разношерстных палаток высятся напольные часы с четырьмя стрелками.
Ратсо. Мой дом. Неплохо, а?
Я. Высший класс.
Из палаток высыпает молодежь, таращится на нас. Человек семнадцать-восемнадцать.
Банда чокнутых отроков, чес-слово. Несколько мальчишек – их, кстати, меньше, чем девчонок – одеты в траурные наряды в стиле эмо. На остальных Кротах дешевый ширпотреб и куча прибамбасов; похоже, они нацепили на себя все, что есть, готовые в любую минуту сорваться с насиженного места.
Ратсо. Гости! Расслабьтесь! Ничего не бойтесь!
Кого он, интересно, уговаривает – их или нас? Мы окружены и, между прочим, подавлены численным превосходством.
Кроты сгрудились вокруг, глазеют, разинув рот. Никто не знает, что сказать.
– Мы пришли с миром, – решается Питер разбить лед.
Никто не смеется.
Тишина.
Ратсо. Ну же, давайте, поприветствуйте их и все такое.
Ничего.
Я напрягаю мозги: как бы расшевелить этих деток? Поворачиваюсь к Тейлор.
Я. М-м… Красивая у тебя юбка.
Отрешенность в светло-голубых глазах, которые ярко выделяются на грязной мордашке, вдруг исчезает.
– Правда? – Девчонка широко улыбается. – В «Урбан аутфиттерс» купила. Ну, до того, как…
Я. Очень тебе идет.
Тейлор. А у тебя кожа красивая! Я бы за такую все на свете отдала.
К нам несмело подходят несколько девочек.
Девочка-крот. Ты очень симпатичная. Она симпатичная, правда?
Вторая. И такая худенькая. Эх, мне бы такой стать! (Она и так худая.)
Третья. Волосы у тебя шикарные.
Пока международный девичий язык наводит культурные мосты, мальчишки стоят как истуканы.
Джефферсон (какому-то мальчику). Гм, классная рубашка.
Раздается лязг, и все поворачиваются в сторону платформы – на нее выкатывает старый вагон.
Разговоры умолкают. Ратсо настораживается.
В дверях вагона появляются две девицы. Одна напоминает Мортишу Аддамс из «Семейки Аддамсов», другая – психоделическую ковбойшу: одежда кислотных цветов, вокруг глаз розовые тени, шляпа в стразах. Несмотря на разный стиль одежды, красотки похожи. Как близнецы квартала Харадзюку.
Близняшки – единственные, у кого во всем лагере есть оружие. Мортиша держит старый британский «стен», можно сказать, антиквариат. У ковбойши, если я правильно помню уроки Вашингтона, – «крисс супер В», короткоствольный пистолет-пулемет, стреляет сорок пятым калибром со скоростью около двадцати выстрелов в секунду.
Близнецов Харадзюку не стоит недооценивать. Мой скромный опыт жизни в эпоху Поки подсказывает: самое опасное оружие притягивается к самым опасным людям. Может, это потому, что народ стал слишком часто хвататься за оружие? Если у тебя есть штуковина вроде «супер В», а ты ею не пользуешься, у нее скоро появится новый владелец.
Мортиша окидывает нас взглядом Терминатора. Несколько минут стоит молчание, нервы у меня звенят. Потом она припечатывает:
– Что (пауза) за (пауза) хрень?
Вопрос к Ратсо, который вдруг виновато поджал хвост. Вылитый карликовый шпиц, наваливший кучу на любимый хозяйкин ковер и пойманный с поличным.
Ратсо. Солнышко, я гостей домой привел!
Мортиша дарит ему взгляд, каким – каюсь – иногда пользуюсь и я. «Ну ты вообще!» – читается в нем.
Я. Классный у тебя пулемет.
Мортиша. Молчи, коза.
Если б я услышала такое в своем нормальном состоянии – перекинулась бы с ней парой слов. Но сейчас я слишком устала, страдаю от похмелья, выдохлась и вообще вся замученная-разбитая. Ладно, пусть живет.
Ратсо. Послушай. Во-первых, я не виноват.
Джефферсон. Так и есть. Виноват я. Ратсо нам помогал, а мы повздорили с Северной конфедерацией… Ты знаешь конфедератов?
Ковбойша негромко фыркает: «Еще бы!»
Джефферсон. Так вот, они хотели нас убить. А Ратсо помог нам сбежать. Поэтому мы здесь. Мы не причиним вам вреда.
Мортиша (смотрит на Ратсо). Ох, Виталий.
Ковбойша подходит к нему.
– Чего ж ты им официальное приглашение не прислал? Не начертил карту? Привел уродов, за которыми гонятся конфедераты, сюда?! Обкурился?
Ратсо. Н-нет.
Мортиша вдруг замечает возле меня Тейлор.
– А ты что тут делаешь? Марш на пост!
– Прости!
Кажется, под копотью девчонка покраснела. Она кидается туда, откуда мы пришли, кое-кто идет за ней.
Ратсо. Конфедератов мы потеряли. Они ни за что нас не найдут.
Мортиша. Ой, закройся. Совсем без мозгов.
Ковбойша. Так, заходите, а то счас уснете прям тут.
* * *
Не хочу сказать, будто Ратсо подкаблучник, но и главой семьи его тоже не назовешь – вы понимаете, о чем я. У него с Мортишей явно отношения, только кем он ей приходится – домашним песиком или парнем, – еще вопрос.
Мортиша с Ковбойшей и правда близнецы. Пять минут колебаний и расшаркиваний – и нам рассекречивают их настоящие имена: Триша и Софи. В этом подземном детском царстве они самые волевые и властные, так что всем тут заправляют.
Постепенно общая картина проясняется, и близняшек все трудней считать злодейками. Забот у них по горло: защита целого отряда перепуганных мальчиков и девочек – дело не простое.
Мы исключительно из вежливости не спрашивали, какого лешего их занесло под землю. Однако теперь ответ очевиден.
Эти дети – жертвы. Добыча.
Хищники повсюду. Любой, кто больше, проворней и злее, может тебя съесть. Как в джунглях. Но хуже всех – северные конфедераты. Их много, они хорошо организованны, и они сволочи.
Мортиша с сестрой рассказывают нам историю своего района. Как с началом эпидемии множество семей из северного Манхэттена выехало за город – переждать, пересидеть. Как они бросили своих нянек, слуг и швейцаров подыхать в Нью-Йорке. И как позже, когда не стало полиции, вернулись с оружием. Как взрослые вели бессмысленные бои за свои дома, а потом умерли от Хвори. Как их дети подхватили оружие и стали воевать с чужаками. Они недолго думали, кого отнести к «чужим»: уничтожали любого темнокожего. Случались, конечно, ошибки; при этнических чистках такое бывает. Но в целом принцип срабатывал.
