Короче говоря, все выглядит очень мирно, как в прошлом. Может, это не их, а нас надо бояться? Вид у нашей компании тот еще: одежда в грязи и крови, в руках оружие, за поясом ножи.
Хотя… Вон у одной девчонки на коленях АК. Металл блестит как-то странно, не пойму… Хозяйка автомата смотрит на меня в упор, и я отвожу глаза.
Идем дальше, не выражаем ни дружелюбия, ни враждебности. Может, пронесет? Когда проходим мимо девушек, они встают и пристраиваются за нами. Одна говорит по рации.
Еще квартал – и наша свита разрастается. Через пять кварталов нас уже окружает человек сто. Выглядят не агрессивными, а скорее, любопытными. Типа, откуда здесь эти идиоты?
И у каждого в руках оружие. У кого АК, у кого пистолеты, у кого вообще что-то непонятное. Причем большая часть арсенала блестит так же странно, как и автомат у девчонки с крыльца – похоже на пластмассу.
Народу столько, что сбежать не получится при всем желании. Нам оставили метра три пространства, не больше. Никто нас не трогает, все просто идут.
Вдруг раздается звук, которого я не слышала уже два года. Пронзительное «виу-виу» полицейских сирен. В голове мелькает дурацкая мысль: «Ура, спасены!»
Спасены, как же. Из-за угла и правда выезжают полицейские машины, но выходят из них, конечно, не копы. Бритоголовые парни со зверскими мордами, ледяными глазами и пулеметами наперевес. Толпа расступается.
Бугай. Ну и чего встали, козлы? Руки, быстро!
* * *
Лицом к машине, голову пригнуть, ноги расставить. Сумки забирают, нас обыскивают.
Я лишаюсь складного ножа и пояса с обоймами. На руках защелкивают наручники. Нас пихают в патрульные машины. Как в кино – одной рукой конвоир держит арестанта, второй пригибает ему голову, чтобы тот не треснулся. Только забота о наших головах – просто ритуал такой, для видимости; эти красавцы плевать хотели на наше здоровье. У них имидж. Типа: «Мы теперь копы и вести себя будем соответственно».
Я оказываюсь на заднем сиденье рядом с Грудастой. Та отодвигается от меня подальше. Чего это с ней? Вид дикий, глаза блуждают.
Я. Ты чего?
Грудастая. Ничего. Готовлюсь.
Я. К чему?
Она сводит глазки в кучку и смотрит на меня.
– С тобой такого не было? Повезло, значит.
Я. Какого «такого»?
Грудастая. О боже. Девственница наивная.
Наверное, она хочет сказать, что нас ждет какой-то ужас. Сердце подскакивает к горлу, становится трудно дышать.
Я-то воображала холодную камеру, пулю в лоб или вариант поэкономней – ножом по горлу.
Смотрю на бритые головы захватчиков. Нас от них отделяет металлическая решетка между сиденьями. Едем вроде на север, хотя не уверена – в голове туман, соображаю плохо. Тупо пялюсь на розовый шрам водителя, там, где заканчивается череп. Под ним на шее пара кожных складок – и плечи.
Страшно.
Грудастая замечает выражение моего лица, смеется.
Однако нас привозят не в глухой закоулок или тюрьму, а в симпатичный красный особняк с цветочными клумбами. На крыльце весело болтают двое: девушка с загадочно блестящим автоматом и здоровяк с очень подходящим ему гигантским пулеметом. При появлении машин разговор замолкает.
Нас вытаскивают на улицу и толкают к ступенькам.
Поют птички. На солнце греется холеный серый кот; когда мы подходим к крыльцу, он трется мне об ноги.
Нас заводят в небольшую гостиную слева от входа и оставляют одних среди пышных старомодных диванов и кресел.
Парень со шрамом. Не пачкайте тут ниче, ясно? И не ломайте. А то ни в жизнь не расплатитесь.
Да уж. В комнате идеальный порядок. Чистые ковры, старые картины на стенах – новые картины на стенах! Значит, где-то есть принтер и электричество. Полированные журнальные столики. Напольные часы лениво отсчитывают секунды.
И миска с яблоками.
Настоящие? Не может быть. Наклоняюсь понюхать.
Грудастая. Ты чего?
Я. Настоящие!
Грудастая. Да пофиг.
В голове у Джефферсона уже заработали шестеренки.
Джефферсон. Дайте я с ними поговорю.
Я. Да ну? А если мы скажем «нет»?
Через несколько минут – я все это время пожираю глазами яблоки – входит девушка и сообщает: «Вас готовы принять», будто у нас встреча назначена.
Вверх по узкой лестнице. Ступени крутые, руки за спиной в наручниках, идти неудобно, и я спотыкаюсь. Охранник со шрамом поднимает меня за шиворот, с улыбкой пожимает плечами.
Идем по коридору, нас заводят в комнату с большим окном. Внизу сад, там цветет дерево.
За столом перед окном сидит красивый чернокожий парень. Чуть ниже среднего роста, но выглядит не малорослым, а скорее, плотным. Волосы аккуратно сбриты, одежда чистая, глаженая: черный пиджак из мягкой кожи поверх хрустящей белой рубашки, штаны-хаки с острыми стрелками, лоснящиеся кожаные ботинки коричневого цвета. Он что, утюжит вещи?! И бреется лезвием?
Шикарные глаза: темно-карие, с длинными ресницами.
Парень отодвигает блокнот, исписанный цифрами.
Он. Я прикажу освободить вам руки, хорошо? Если попытаетесь бежать, придется вас убить. Думаю, вы люди разумные, иначе уже, наверное, погибли бы.
Он кивает охранникам, и с нас снимают наручники. Предлагают стулья.
– Ну, порядок? – говорит парень, когда мы расселись. – Буду с вами любезен и назову свое имя. Солон.
Джефферсон. Законодатель.
Солон (с улыбкой). Верно.
Встретив мой недоуменный взгляд, Джефферсон пожимает плечами:
– Древняя история.
Я. Ты что, его знаешь?!
Солон (смеется). Нет-нет, он имеет в виду не просто древнюю, а древнегреческую историю. Не пугайся.
Грудастая. Давай уже быстрей.
Солон (озадаченно). Что именно быстрей?
Грудастая. Да ладно тебе.
– Она думает, ты собираешься ее насиловать, – произносит пухлая девушка.
Пышка сидит в тени, поэтому я ее до сих пор не замечала. Рядом с ней – худышка с бессмысленным взглядом.
Солон (хмуро). Ты спутала нас с нашими невежественными соседями на юге.
Невежественными?
Грудастая. Чего?
Пышка. Он говорит, что сначала пустит тебе в голову пулю, мисс Штучка, а уж потом…
Грудастая. Не вопрос, лишь бы вы улыбались.
