– Девушка не может быть сквайром, – заметила Франсуаз. – И оруженосцем. Это все слова мужского рода.
– Если тебя волнует грамматика, считай себя обезьяной джентльмена…
Франсуаз осадила скакуна и развернула его. Я подумал, что она слишком серьезно восприняла мои слова и решила влезть на дерево за парой бананов.
У зарослей раскидистой ежевики девушка спешилась. Она наклонилась и вытащила на дорогу нечто, чему я не смог подобрать названия.
Правда, он сам называл себя Джонни Сан-Пауло – но ведь тогда он был жив.
– Как сквайр, ты можешь заниматься уборкой, – заметил я. – А вот мусорить на дороге тебе не пристало.
– Мы его видели, – мрачно сказала Франсуаз, не делая даже попытки вернуть Джонни на место. – И могли опознать. Кто-то очень боится разоблачения.
2
Я и моя спутница уже достигли середины леса, когда издалека донесся шум. 'Вначале едва слышный, он нарастал, становясь все ближе.
Кто-то, не разбирая дороги, бежал сквозь заросли – то ли не зная, какие опасные твари водятся в здешних краях, то ли, напротив, уже повстречавшись с одной из них.
Моя спутница осадила ящера, длинный меч со свистом вылетел из заплечных ножен.
– Всего лишь человек, – негромко вымолвил я. – К тому же напуганный. Незачем доставать меч, Френки.
Девушка бросила на меня сердитый взгляд. Она не любит, когда кто-нибудь пытается ее поучать.
Я продолжал:
– Люди всегда пытаются убежать. А ведь ноги у них такие короткие. Тогда почему они так поступают?
Немного склонив голову, я прислушивался к трелям цикад – первым, еще неуверенным, неровным, но столь же красивым, как пение ангелов.
Однако Франсуаз не собиралась дожидаться, пока несчастный бегун превратится в ужин для ночных хищников. Она ударила сапогами по бокам ящера и направила его между высоких деревьев – туда, где в глубине леса раздавался шум.
Я резко подался вперед и схватил ее скакуна за уздцы.
– Не стоит, – произнеся. – Ты только напугаешь беднягу. Услышит, что кто-то скачет ему навстречу – и решит, будто это еще один лесной хищник. Сразу же бросится бежать от тебя.
Девушка тряхнула пышными волосами.
– Оставить его умирать, Майкл? – спросила она.
– Нет, – ответил я. – Но бессмысленно до утра гоняться за ним по всему лесу. Чего доброго, ты загонишь его прямо в пасть твари, от которой собиралась спасти.
Он уже недалеко. Бежит прямо – чересчур напуган, чтобы петлять. Еще пара минут, и окажется прямо перед нами…
Словно в подтверждение моих слов, шум шагов стал особенно громким. Человек действительно был уже близко.
Девушка мрачно взглянула на меня – она терпеть не может, когда я оказываюсь прав.
– Мне не стоило брать тебя с собой, Френки, – заметил я. – Тебе предстоит день за днем созерцать мое величие. Это просто тебя раздавит… А вот и наш новый друг.
Незнакомец выскочил на тропу и на мгновение остановился испуганный.
Прямо перед ним возвышались два крупных ящера – а со страху они показались ему огромными. То, что на скакунах сидят люди, беглец увидел не сразу.
Вообразив, будто попал в засаду неведомых лесных тварей, он громко заверещал и попробовал броситься наутек.
– Ну, что я говорил? – спросил я.
Наклонившись, я ухватил незнакомца за шиворот и заставил остановиться. Тот еще какое-то время перебирал ногами на месте и только после этого понял, что кто-то держит его.
– Тише, тише, – произнес я. – Ты уже добежал до цели.
Человек поднял голову. Это был парнишка лет семнадцати. Одежда выдавала в нем фермера. Рослый, мускулистый, силой он не уступил бы взрослому мужчине, даже опытному воину.
Но открытое лицо беглеца оставалось детским. Такое наивное выражение свойственно подросткам, которые всю жизнь провели в родительском доме.
– Я отпущу тебя, если пообещаешь никуда не убегать, – произнес я. – Хорошо?
Юноша кивнул – скорее, просто оттого, что привык соглашаться со старшими. Было похоже, что смысл самих слов прошел мимо него.
Стоило мне разжать пальцы, как перепуганный паренек ринулся бежать – едва ли не быстрее, чем мчался до встречи с нами.
Франсуаз ухватила его за шиворот. Девушка не стала церемониться с постреленком и дважды хорошо встряхнула его – так поступают с половичком, когда собираются вытрясти из него пыль.
– Сказано тебе – стой на месте, – приказала она. Я соскочил с ящера – мне не хотелось разговаривать с пареньком, глядя на него сверху вниз.
– Итак, мой юный друг, – произнес я, – отец послал тебя в селение сворков, чтобы отвезти им свежего мяса. Но своркам не понравилось то, чем ты собирался их угостить. Они решили изловить тебя и торжественно съесть на центральной площади. Что же плохого было в этом мясе, если покупатели предпочли полакомиться тобой?
Страх, который испытывал юноша, убегая от сворков по лесу, был ничем по сравнению с тем ужасом, что охватил беглеца сейчас.
Он забился в руках Франсуаз, как пойманная в сеть рыба. Но девушка уже успела соскочить с ящера и крепко держала парнишку.
– Откуда вы знаете?! – вскричал юноша. Лицо несчастного было бледно как мел, язык плохо его слушался.
– Вы читаете мысли, как сворки! – кричал он. – Может, вы и есть сворки и только притворяетесь людьми? Залезли в мою голову, и теперь я не отличаю человека от ящеров?
– Эта история написана на твоем лице, – произнес я. – Ты одет, как фермер, при этом очень нарядно. Сложно поверить, что обычно ты носишь эти красивые кожаные туфли. На танцах в городе я тоже не могу тебя представить…
– Танцы – грех, – с горячей убежденностью произнес паренек.
Повторяя речи своего отца или местного священника, юноша словно наполнялся своего рода духовной силой, которая помогала ему противостоять опасностям.
– Танцы придумали сворки и древесные евины, чтобы отвлекать людей от работы. Тот, кто тратит время на танцы, предает род человеческий, ибо не жнет, не сеет, не пашет и не пасет молочных броненосцев. Танцы…
Франсуаз взглянула на юношу, и тот поспешно замолчал.
– А поскольку развлечения не для тебя, – продолжал я, – то ты мог нарядиться лишь по одному поводу – отец послал тебя к покупателям. Если бы на вас напали разбойники, это случилось бы на дороге. – Значит, ты и бежал бы по дороге, к своей ферме или к дому клиентов, что было бы ближе. Но ты не помчался бы через лес, зная, что там живут нехорошие многоножки. Тем более спускается вечер.
Я повернул руку ладонью вверх:
