– Сильный человек тоже мог быть не уверен, что у него все получится. Не забывай, что после первого же преступления его разыскивали за убийство. Малейший вскрик мог его погубить.
– Френки.
Я покачал головой.
– Только в романах преступник оставляет на земле следы и ты можешь заключить, что он высокий человек, левша, носит охотничьи сапоги на толстой подошве и серое пальто, курит индийские сигары с мундштуком, а в кармане у него тупой перочинный нож. Нет, Френки! Прошли те времена, когда злоумышленники оставляли после себя столь очевидные улики, – если такие времена вообще когда-либо были. Те следы, что есть у нас, – это следы его психологии, его образ действий, и здесь нет места строгой, неопровержимой логике.
Я тряхнул в воздухе тростью.
– Представь, что ты сильный мужчина. Для тебя это просто – физически ты превосходишь большинство мужчин, к тому же ты бисексуалка. Теперь. Ты насилуешь молодых, красивых девушек – почему?
Франсуаз задумалась.
– Потому что я не могу получить их иным путем.
– Предположим. И здесь уже не так важно – ищешь ты собственно сексуального удовлетворения или на первый план вышел процесс овладения жертвой. Что ты станешь к ним испытывать?
– Очевидно, злость.
– Отлично! А что ты сделаешь с жертвой, которую превосходишь физически и которую ненавидишь? Ты обкуришь ее дурманящим порошком, разденешь, изнасилуешь и только потом убьешь?
Франсуаз покачала головой.
– Нет. Побои бы начались сразу.
– Вот именно. Овладеть той, кого насилуешь, – значит, унизить ее. Человек, физически сильный, непременно использовал бы кулаки – в первую очередь кулаки. Но наш человек – слаб; он не привык действовать физически. Возможно, где-то он брезглив, ему хочется овладеть красивой девушкой и только потом обезобразить ее. Громила с пудовыми лапищами просто не обратил бы внимания на то, сколько синяков успел наставить. Вот почему я думаю, что насильник – из категории нашего друга Пиктона.
– Ладно, – согласилась девушка. – А что привлекло твое внимание в карте города? И почему ты так взъелся на беднягу, когда тот сказал, что пятую и шестую жертвы нашли у ручьев?
– Я взъелся?
Я отмотал наш разговор назад и пришел к выводу, что не сказал Гаю Пиктону абсолютно ничего, что заслуживало бы такого эпитета.
– Система, Френки. Я ищу систему.
– Я поняла. – Девушка кивнула. – Первые две жертвы он убил в саду – две с четвертью мили, это же целый лес. Там ему ничто не угрожало. Потом этот гаденыш выполз на городские улицы; сперва окраина, потом ближе к центру. А затем он вновь вернулся в глушь, и это разбило твои построения.
– Верно, – согласился я. – Вот почему я хочу начать с осмотра ручьев. Если факты не вписываются в теорию – какой-то из них явно подпорчен молью… Или оба сразу. Однако, Френки, как ты думаешь, отчего наш друг Пиктон так сильно смутился, когда я спросил у него про связь между убитыми девушками? В случаях с серийными насильниками это самый первый вопрос, который следует себе задать. Похоже, есть кое-что, о чем он не захотел рассказывать…
Ответ на это мы получили довольно скоро – и совсем не тем путем, который я мог бы себе представить.
ГЛАВА 3
Мы стояли на пустынной площади.
– Остановимся в гостинице? – живо спросила Френки.
– Нет, – я решительно покачал головой, – у нас нет времени на секс.
– Не будь занудой. – Она взяла меня за пуговицу и стала вертеть. – И потом, ты моя игрушка для удовольствий, забыл? У тебя вообще нет права голоса.
Серые облачка стали подниматься над моим костюмом.
Они воспаряли к небу, превращались в маленькие тугие капли – словно слезы, которым уже не хватило места в океане людских печалей.
– Упс, – воскликнула Френки.
Вязкие штрихи влаги стекали с ее черного кожаного доспеха. Они замирали, прислушиваясь к чему-то, одним им ведомому, и тоже летели вверх, встречаясь со своими собратьями.
Сложная вязь иероглифов поднималась над площадью и с каждой секундой прирастала новыми. Над серыми камнями выросли слова «Ин Тай» – «возвращение домой».
Это одна из самых могущественных рун школы дерева. Она дает огромную власть тому, кто ее использует, однако прибегнуть к «Ин Тай» может лишь человек, бесконечно долго находившийся вдали от родины и наконец вернувшийся.
Серые иероглифы поблекли, став почти невидимыми, потом окрасились кровью. Руна, написанная единой строкой снизу вверх, превратилась в большую черную змею, стоящую на хвосте.
Тварь распахнула рот, ловя пастью солнечные лучи, и, рассеченная вдоль, распалась на шесть частей, – словно опадали лепестки цветка. Из ее центра выступил человек в черной колдовской мантии. Его правая рука сжимала прозрачный скипетр, треснутый рубин украшал набалдашник.
– Волхв Боягорд, – пробормотал я.
В его темных глазах заледенело страдание.
– Мне больно дышать, – прошептал чародей. – Легкие отвыкли от воздуха… И все же…
Он поднял жезл.
– Так приятно…
Франсуаз шагнула к нему, но Боягорд стремительно начертал перед собой новую руну. Это дорого стоило волхву. Он зашелся в кашле, кровь хлынула у него изо рта.
Магический символ стремительно повернулся, распадаясь на два иероглифа. Каждый из них превратился в монстра, и волхв, спотыкаясь, поспешно отступил за спины своих охранников.
– Мне нужно время, чтобы восстановить силы, – прошептал он. – Настанет час, и я найду вас…
Боягорд сделал шаг назад и растаял в тумане. Два чудовиша медленно наступали. Ниже пояса они напоминали людей, но вместо головы, рук и плеч поднимался мягкий кожистый конус, как у кальмара. Вокруг него таяли и взрывались руны.
Это были Спруты – дети Левиафана, одни из тех, что сторожат океан от слуг Индрика. Только самые могущественные маги способны вызвать их себе на подмогу. Боягорд сумел сделать это, хотя только что прошел сквозь горнило воскрешения.
Его сила была гораздо больше, чем мне казалось.
Первый из Спрутов обернулся ко мне.
Гудящая руна вылетела из роя волшебных символов, обрамлявших его голову-конус. Серебряный иероглиф имел форму крыла. Превратившись в сферу, он стал набухать и корчиться, пока не лопнул, и тысячи воющих слепней хлынули на меня океанской волной.
«Рой насекомых» – простое, но очень опасное заклинание. Его сила состоит в том, что чары не требуют больших затрат астральной энергии, поэтому их можно использовать снова и снова, пока противник не рухнет, облепленный толстой шубой из смертоносных тварей.
