— Ну что же ты? — удивилась тетя.
— Пони очень жалко. Бедненький.
Я с тех пор больше на пони не каталась. Жалость к ним так и осталась в душе по сей день.
Садовая Кудринская
Привезли меня в Москву летом. Еще до отъезда мамы я познакомилась со своими другими тетями — старшими сестрами Танюсеньки. Жили они недалеко от Зубовской, на Садовой Кудринской. Все воскресенья, праздники мы проводили у них. Кроме того, в дни моих болезней, когда Танюся не могла оставаться со мной из-за работы, меня тоже привозили на Кудринскую: средняя сестра, Аня, не работала. Она в войну очень сильно заболела, и сестры решили, что лучше пусть она заботится о доме, готовит…
Старшая моя тетя — Стелла — обладала удивительной внутренней силой. Дети сразу, нутром чувствуют и силу, и красоту взрослого. Я настолько зауважала Стеллу, что поначалу называла ее только на «вы». Мне долго объясняли, что она мне родная, что можно на «ты». Я не осмеливалась. Не из страха — она была добра, — из почтения, которое она внушала.
И еще одно счастье и везение ожидало меня на Садовой Кудринской: моя дорогая любимая сестричка Женечка. Она стала для меня примером, товарищем, другом, советчиком. Мое детство и ее юность совпали. Разница в десять лет давала мне счастливую возможность мечтать о своем будущем, исходя из опыта моей сестрички. Умная, добрая, спокойная, уравновешенная, веселая… Вот — редкие человеческие качества, о которых только мечтать можно. И все они сошлись в Женечке. Она легко училась в школе — на одни пятерки. Закончила школу с золотой медалью.
Легкая, солнечная, яркая…
Она родилась 29 января 1941 года. Ее маме исполнилось тогда 39 лет.
Потом, когда у Женечки родится дочка Сонечка, тетя Стелла, любуясь ребенком, скажет:
— Все это должно было произойти двадцать лет назад.
Она имела в виду рождение первой внучки. При условии, что сама бы родила на 20 лет раньше. Только годы, в которые полагалось бы родить Стелле ребеночка, уж очень не подходили для деторождения. Гражданская война, лишения, голод, трудное время учения… Тетя стала врачом, вышла замуж за инженера-химика Якова Марко́вича. И вот — в самое подходящее время появилась на свет Женечка.
До Великой Отечественной оставалось полгода. Какое счастье, что люди не могут видеть будущего!
Жизнь наладилась: ребенок, муж, работа, сестры рядом. Приехала из Дубровны тетя, заменившая в свое время девочкам-сиротам мать, — ухаживать за младенцем. А 22 июня — война.
Вскоре Женичкиного папу забрали на фронт. Он вообще-то очень плохо видел, у него близорукость была –7. Но он пошел и погиб в боях под Москвой.
Женечка папу не помнила. Только на фотографиях его и видела.
Стелла с дочкой и старенькой тетей Черной эвакуировались под Свердловск. С едой дела обстояли чудовищно. Стелла одна работала, и никак не получалось обеспечить младенца и слабую старую тетю даже едой. Однажды Женечка от еды, совсем не подходящей для десятимесячного ребенка, потеряла сознание.
— Я упала возле нее на колени и закричала нечеловечески, — рассказывала тетя Стелла. — Вот от этого страшного крика ребенок и пришел в себя.
Я слушала этот рассказ и не могла себе представить кричащую тетю Стеллу. Она была для меня воплощением достоинства, выдержки и силы. Но это было.
Вот после этого страшного случая Стелла приняла решение идти на фронт. Другого выхода она не видела. Муж, рядовой боец Красной Армии, к тому времени уже погиб. Вся ответственность за жизнь «старого и малого» лежала на ней. Она, как врач, имела офицерское звание. Стало быть, ее семье, как семье офицера-фронтовика, полагался аттестат, по которому выдавали достаточное количество продуктов. Так она и спасла Женечку — ценой долгой разлуки. Старушка-тетя умерла сразу после возвращения из эвакуации, в 1944-м. За Женечкой ухаживала средняя из сестер, Аня. Она занималась девочкой самозабвенно, любила ее без памяти. Своих детей у Ани не было. К Женечке она испытывала материнские чувства.
…Стелла, уезжая с военным госпиталем, оставила младенца, а вернувшись в Москву с фронта уже после войны, в 1946-м, увидела девочку-дошкольницу…
Но — выжили! Слава Богу!
Мало того! И в войну выжили, и после войны — тетя чудом осталась на свободе. Я только в юности поняла, какая именно туча собиралась над головой тети Стеллы зимой 1952/53-го! Дело врачей! И ждали со дня на день чего угодно: и увольнения, и лагерей. Аресты шли тотальные. Избавление явилось в марте 1953-го, со смертью вождя, о котором сестры вместе со всей страной скорбели как о самом дорогом и близком. Стелла даже сделала попытку пойти прощаться с телом отца народов. Инстинктивное чувство ужаса перед движущейся человеческой массой заставило ее отпрянуть и не влиться в толпу. Тем и спаслась.
Меня и забрали из Каменки летом 1953-го именно потому, что возникло ощущение: можно продолжать жить дальше, угроза миновала. В противном случае ребенку находиться в Москве было бы гораздо опаснее, чем в провинции.
Но вся картина в целом, разумеется, станет понятна мне только через пару десятилетий. Пока же — я знакомилась со своей семьей, а они узнавали меня.
Тети и Женечка жили просторно. В их классической коммунальной квартире гнездилось еще пять семей. Они же занимали комнату площадью 12 с половиной метров. Дом их стоял (и стоит по сей день) в небольшом углублении: сначала большие деревья за чугунной решеткой, а потом уже дореволюционное многоквартирное здание. Их единственное окно выходило на Садовое кольцо. Главный же вид из окна — огромное дерево — всегда радовал меня. Дерево жило по-своему, на нем сидели птицы, там постоянно что-то менялось, происходило: то почки набухают, то листочки распускаются, то они желтеют, опадают… Вот дерево без листьев спит и, наверное, видит сны: оно же живое, ждет тепла, птиц на ветвях…
Как же размещались на своих «просторах» три человека?
Кровать и диван, поставленные углом. На них спали тетя Стелла и Женечка. Аня спала на раскладушке, которую днем складывали и убирали под кровать. Стол как у нас: обеденный, он же — письменный. Небольшой книжный шкаф, одежный шкаф. Пианино «Красный Октябрь». Вот и вся обстановка.
Большинство жителей Москвы существовали именно так. Как же удавалось в одной комнате бок о бок уживаться совсем разным людям? А просто дома сидеть было не принято. Работали, учились, гуляли в парках, ходили на выставки, катались на речных трамвайчиках… Комната, кровать в ней воспринимались только как место ночевки. К тесноте притерпелись. Не роптали. Помню, в 1958 году, когда Женечка закончила школу и отправилась на выпускной бал на всю ночь, мы, все оставшиеся родственники, ночевали на Кудринской. Так казалось веселее всем вместе ждать Женечку. Для нас с Танюсей расстелили запасную раскладушку, мы вместе и улеглись. Свободного места в комнате не осталось совсем. Женечка вернулась ранним утром, когда за окном уже вполне рассвело. Она вся сияла и светилась в своем белом муаровом платьице, рассказывала, как они гуляли по Красной площади, по набережной Москва-реки, подарила мне воздушный шарик.
