Фестивальная юбка — вот, от чего захватывало дух. Такой красоты я прежде не видела. Пышные ярко-красные юбки с желтыми, синими, зелеными, фиолетовыми полосками, треугольниками, волнистыми линиями носили с широкими лакированными поясами. Белая гипюровая блузочка с рукавчиками-фонариками делала облик любой девушки еще более праздничным.
Конечно, у моей Женечки такая юбка была. И не только юбка. К юбке прилагалась еще и фестивальная сумочка — из того же материала, что и юбочка. Некоторые девушки носили юбки просто так, а некоторые надевали еще и нижние юбочки: белые кружева иногда выглядывали — глаз не оторвать! Каждая девушка в такой юбке делалась красавицей!
Естественно, мне тоже захотелось фестивальную юбку.
— Детских фестивальных юбок не продают, — объяснила Танюся. — Ты вообще здесь чудом. Детей велели всех вывезти из Москвы. Мало ли какую инфекцию завезут. Столько иностранцев… Всякое может случиться…
— Ничего не случится. Я тоже хочу фестивальную юбку, — страдаю я.
На помощь приходит метод убеждения.
— У тебя есть фестивальное платье. Вот — завтра пойдем в твоем фестивальном платье Лужники смотреть. Такой стадион открыли, нигде такого нет, — убеждает Танюся.
…Фестивальное платье… Ну, ладно. Ну, пусть… Ну, почти…
Мое нарядное платье, которое все детство, пока я не выросла из него, так и было моим единственным праздничным одеянием. Оно и правда красивое. Его в конце сороковых годов привезла тетя Стелла из Германии для Женечки, которая тогда была почти как я сейчас. Нет, чуть побольше. Поэтому и оказалось оно Женечке маловато. А потом вот досталось мне. Оно белое, из очень приятного легкого материала. А крылышки и каемка на подоле платья выглядят совершенно как фестивальные. Тоже — красные, зеленые, синие полоски, треугольники… Вполне может сойти за фестивальное.
Я, конечно, соглашаюсь. И даже радуюсь тому, как удачно у меня оказалось именно такое платье. А то ведь на улицу не выйдешь: такой праздник, а ты не нарядная.
Видела я фестивальное гулянье только один раз. Но запомнила на всю жизнь. Какие разные люди! И как весело! Отовсюду звучит музыка. Люди смеются, подходят друг к другу, заговаривают, обмениваются значками, открытками. На открытках адреса разных стран. Женечка приносит груду таких открыток, значков. Ей хорошо! Она взрослая, старшеклассница, ей можно гулять по этим праздничным улицам сколько угодно.
Ничего! Я вырасту и сама поеду по всем странам, откуда к нам в Москву приехали эти удивительные люди. Я буду петь песни на испанском языке. И на итальянском, на французском, на английском. А на немецком не буду. На нем Гитлер говорил.
А пока Танюся учит меня фестивальным песням. И мы с ней радостно поем: «Если бы парни всей земли» и «Песню дружбы запевает молодежь»… Красивые песни.
…Заканчивается фестиваль.
Заканчивается лето.
Жизнь снова входит в свою колею. Я хожу в детский сад, Женечка в последний класс школы, взрослые заняты своими делами.
В очередное воскресенье за обеденным столом зачитывают фельетон из какой-то самой главной газеты. Я уже знаю, что фельетон — это что-то смешное. Это когда о недостатках пишут с юмором, потому что смех — это большая сила. В том фельетоне говорится о фестивале, поэтому я слушаю изо всех сил. Но меня и не гонят. Все увлечены. Речь идет о разных девушках, которые во время фестиваля знакомились с иностранцами. Одна из них, глупая такая, спрашивала у одного французского гостя:
— Парле ву франсе? (Это значит: «Вы говорите по-французски?»)
На что француз по-своему, по-французски, и отвечал:
— Ну, разумеется, ведь я же француз.
Я хохочу, как сумасшедшая! Вот это шутка! У француза спрашивать, говорит ли он по-французски! Ну и глупая!
Взрослые тоже смеются. То ли надо мной, то ли над фельетоном… В общем, всем весело. И еще я понимаю, что хоть Москва и очень гостеприимный город, а с иностранцами знакомятся только неразумные девушки. Нехорошо это. Несерьезно. Вот про это в фельетоне и пишут.
В первый класс: «Забудьте слово „хочу“»
Меня отправляют в первый класс. У меня все есть, как у настоящей школьницы: коричневая форма с белым воротничком и манжетами, два фартука — черный, на каждый день, и белый, для торжественных случаев. У меня есть коричневый портфель, учебники, тетрадки, ручка, коробочка с железными перышками для нее, чернильница с чернилами, перочистка (несколько кругленьких разноцветных фланелек сшитых так, что получается почти цветок, этим цветком надо чистить перо, иначе оно будет ставить кляксы). Есть пенал, ластики, карандаши…
Я готова.
— Хочешь в школу, Галенька?
— Очень хочу! — отвечаю.
Ну, поначалу и правда — хочу. Я уже знаю, что теперь я каждый день буду ночевать дома! Кончилась моя шестидневка! Как можно после этого не хотеть в школу?
Первого сентября мы собираемся и отравляемся на Плющиху, в мою школу номер 34. Я иду с цветами, в белом фартуке. Я немножко боюсь, даже живот начинает болеть — это всегда случается от страха или тревоги.
Танюся меня успокаивает:
— У тебя будет хорошая добрая учительница. Ирина Михайловна.
— Молодая?
— Молодая.
Не знаю, почему, но мне очень хочется, чтобы учительница у меня оказалась молодой.
У школы толпа первоклассников с родителями. Девочки в коричневых платьях и белых фартуках. Почти все с косичками. В косы вплетены белые атласные ленты, на кончиках кос завязанные в бантики. Мальчики в формах, делающих их похожими на солдат. Гимнастерки с белыми подворотничками, на поясе перехваченные широкими ремнями с пряжками, фуражки, как у офицеров — точная копия гимназической дореволюционной формы, как потом оказалось.
Учительницы по спискам собирают свои классы. В моем классе есть несколько девочек и мальчиков из детского сада. Уже хорошо.
Нас выстраивают по двое у ступеней школы.
Наступает торжественный момент. Выходит директор. Это очень крупная женщина в строгом костюме. Волосы гладко зачесаны и убраны в пучок. Лицом страшная. Не то что некрасивая. Так вопрос даже не ставится. Но от лица ее распространяется на нас страх.
Директор говорит нам речь. Она объясняет, что мы теперь — советские школьники. Совсем немного, и мы вырастем и будем вместе со всеми совершать подвиги. А самый главный подвиг, который все мы должны совершить, это построить коммунизм.
— И что же нужно, чтобы стать хорошим строителем коммунизма? Как вы думаете, что сказал Ленин об этом?
Я тут же вспоминаю маленького Ленина у входа в детский сад. Гладят ли его по головушке, как мы это делали? И что же он сказал?
— Ленин сказал, что строителю коммунизма нужно учиться, учиться и еще раз учиться! Запомните это, дети! Только те, кто хорошо и прилежно учится, достойны звания верного ленинца!
