Меня жалеют
Запомнилось. Мне двенадцать лет. Я иду с урока музыки. В руках — черная нотная папка на веревочках, доставшаяся мне от Женечки.
Дождь! Ливень! Поздняя весна. Я в школьной форме и в босоножках — совсем тепло.
Улицы тогда отличались чистотой: каждый вечер дворники не просто мели их, но и поливали из шлангов. Веселое детское развлечение: попасть под струю воды, когда дворник начинает свою работу.
Дождь… Теплый дождь. Надо бы домой, но я так люблю дожди! Я скидываю свои босоножки и медленно бреду босиком по лужам. Плевать, что вся промокла! Мне удивительно хорошо. Я счастлива.
Я ничего не вижу и не слышу, кроме дождя. Я поднимаю к нему лицо, смеюсь…
— Галя! Галя!!! Галя!!! — вдруг доходит до меня чей-то крик.
Я вздрагиваю от этого заполошного крика. Словно меня сдернули с облака… Падаю на землю…
На балконе соседнего с нашим подъезда стоит мама нашей дворовой подружки. Учимся мы не вместе, она на пару лет младше меня. Но играем вместе.
— Галя! — приказывает чужая мать. — Немедленно зайди!!!
Я, ничего не понимая, захожу в чужой подъезд, поднимаюсь на второй этаж. Дверь в квартиру открыта.
— Заходи! — велит мне женщина.
Захожу.
Останавливаюсь у порога: с меня течет вода.
— Почему ты на улице? — с нездоровым жадным любопытством спрашивает соседка.
— С музыки иду, — отвечаю я, все еще ничего не понимая.
— Почему так медленно? — допытывается она.
— Я гуляю.
— Понятно, — жалостливо вздыхает баба. — Без родителей, никому не нужная…
— Что???! — восклицаю я.
До меня доходит: домохозяйке скучно, и она решила меня пожалеть, а заодно и тетям кости перемыть с соседками. Ребенка так обижают, что ребенок предпочитает под дождем мокнуть, но домой не торопится.
— Возьми зонтик и немедленно иди домой, — велит мне сердобольная мать семейства.
Она даже не понимает, чего добилась своей «жалостью», гадина.
Она такой удар мне нанесла, что у меня дыхание перехватывает. Мне хочется пнуть ее ногой по колену. Я еле сдерживаюсь.
— Я люблю под дождем гулять. И мне не нужен зонтик.
Выхожу на лестницу.
— Возьми зонт, — слышится приказ.
Я выбегаю из подъезда. Дождь кажется мне теперь холодным и злым.
Капли дождя на моих щеках смешиваются с моими слезами.
Не смейте меня жалеть, сволочи!
Не смейте говорить плохо о самых дорогих мне людях!
Дома я успокаиваюсь, но не перестаю удивляться: почему людям так часто хочется, чтобы у других все было плохо? Неужели это делает их счастливее?
Похоже, что да.
«Я шагаю по Москве»
Фильм вышел, и в него сразу влюбились. Он был чистым, свежим, весенним, как юность. Мы, до юности еще не доросшие, ужасно завидовали героям фильма. Они уже выросли, они — девушки и молодые люди. А мы — девчонки и мальчишки. Но все равно — Москва была и наша тоже. Мы могли по ней гулять, где хотели. Мы, как героиня фильма, бегали босиком по залитым дождем, чистым улицам (туфли полагалось беречь), мы ходили загорать в конце мая в парк, на берег реки, мы катались на лыжах на Поклонной горе (там ничего, кроме леса, не было тогда). Мы чувствовали свободу и легкость.
В параллельном классе училась моя подружка Ленка, с которой мы жили еще в доме Академии Фрунзе. Мы с ней пускались во всякие авантюры. Одно из любимейших развлечений называлось у нас «кататься до „Юго-Западной“».
Вот едем мы на метро от станции «Библиотека имени Ленина» до конечной станции «Юго-Западная». И что? А суть в том, что после станции «Университет» из вагонов выходили почти все. Потому что проспект Вернадского еще только строился, там почти никто не жил. А на станции Юго-Западная вообще ничего еще не строилось! Только запланировано было. Зато метро уже провели.
Суть нашего развлечения была проста, даже примитивна. Если все пассажиры выходили на станции «Университет» — наше счастье! Двери закрывались, мы оставались одни в вагоне, и тут начиналось. Две благопристойные девочки в платьицах с оборочками превращались… даже не знаю, в кого. Наверное, в стадо диких обезьян. Правда: нас как-то сразу делалось очень много. Мы орали, визжали, бегали по сиденьям, раскачивались на поручнях, хохотали, как сумасшедшие. Несколько минут невероятного блаженства. Развлекались мы с такой самоотдачей, что становились на себя не похожи совсем. Но увы — все прекрасное кончается. К станции «Проспект Вернадского» подъезжали две вполне приличные, тихие, только очень разрумянившиеся девочки с аккуратно расправленными оборочками и кружавчиками на платьицах и с чуть растрепавшимися косичками. Ну — чуть-чуть. Ну — бывает. Мы пережидали коротенькую остановку. До «Юго-Западной» никто не ехал — это точно. И вот — начиналось! Вопли, топот, прыжки, раскачивания, беготня… Как хорошо, что не было никаких видеокамер, служб безопасности! Это детское счастье (да, дурацкое, да, идиотское) помню до сих пор, и оно заставляет меня и сейчас смеяться от ощущения полной свободы и наших перевоплощений из приличных девочек в разбойниц. Назад — до «Проспекта Вернадского» — новая серия прыжков, кривляний, валяний на сиденьях… Потом обычно кто-то заходил. Увы. Мы сидели — две кроткие голубицы, — глядя на входящих своими наивными детскими глазами. Одно удивляло пассажиров: на сиденьях было как-то… натоптано… Следы ног виднелись. Люди удивлялись и выбирали места почище. И мы удивлялись вместе с ними. Надо же! Кто это по сиденьям ходил? Бывают же персонажи!..
Круглое озеро
У Академии Фрунзе имелась своя загородная территория в Подмосковье, в получасе езды от станции Лобня. Там, на берегу Круглого озера, располагались дачные домики. Одно время туда привозили слушателей-иностранцев Подготовительного отделения, чтобы они к началу учебного года освоили русский язык. Так продолжалось года два подряд, в 1964 и 65 году. Потом эти дачки превратили в академический пансионат. Несколько лет подряд какую-то часть лета я проводила на Круглом озере.
Самое для меня интересное время — годы, когда там находились кубинцы. Это же возможность говорить по-испански! Практика! И еще — кубинская военная форма делала любых, даже самых неказистых парней, романтическими героями.
Они общались с удовольствием. Уговор был: общаемся половину времени на испанском, а потом — для их практики — на русском.
Появилась у меня там и подружка-ровесница, Ларида Ширахмедова. Ее тетя, Альфия, преподавала кубинцам русский язык, вот мы и оказались вместе. Ларидкина мама, кинорежиссер, жила своей насыщенной жизнью и не могла полноценно заниматься дочерью. Тетя Альфия, бездетная и преданная, взяла заботу о племяннице на себя.
