– Хорошо же, – произнес он. – Я принесу сакральные щипцы, с помощью которых вы сможете вернуть статуэтки на место.
– Он охнул, как человек на диете, при виде пирожного, – пробормотала Франсуаз, массируя ушибленные ножки.
– Уверяю тебя, к твоим прелестям это не имело ни малейшего отношения. Иль-Закир понял, что после тебя ему все предстоит переделывать. К счастью, ритуал этого не запрещает. Иначе…
Мудрец снова приблизился к нам. Взяв руку девушки в свою, он вложил ей в пальцы щипцы и показал, с какой осторожностью надо приподнимать бронзовые статуэтки.
– Вашими ногами мы займемся позже, – мстительно добавил Закир, бросая взгляд на синяки и ссадины, которыми покрылись ножки моей партнерши. – Когда вы закончите.
Взгляд Франсуаз не излучал рождественского настроения, когда она принялась собирать разбежавшихся толстячков. Однако, поскольку до Рождества еще оставалось месяцев шесть, я не нашел в этом ничего странного.
Иль-Закир подошел к двери и замешкался, глядя на меня.
При других обстоятельствах он, без сомнения, давно выпроводил бы случайных гостей. Однако оставаться в комнате я не мог, чтобы не нарушить ритуала, позволить же мне расхаживать по его дому без присмотра Иль-Закир тоже не собирался.
Мудрец сделал то единственное, что могло прийти в голову человеку, который всю свою жизнь посвятил занятиям наукой, механикой и алхимией.
– Не хотите ли взглянуть на некоторые из моих изобретений? – спросил он.
В голосе его прозвучала неуверенность. Мне показалось даже, он будет рад, если я откажусь.
Очевидно, мудрецу нечасто приходилось делать кому-нибудь подобные предложения. Наверное, где-то, в глубине своей пропахшей алхимическими реактивами души, у Иль-Закира по-прежнему сохранилось одно отвратительное чувство.
Подобное ощущение знакомо каждому, кто вкладывает в свою работу всего себя, но делает это на чужие деньги. Долгие годы мудрец черпал знания из огромного мира, что окружал его, – и золото из несметной казны Гильдии некромантов.
Мне было хорошо известно, что эти времена давно позади. Одни изобретения Иль-Закира были блестящими; вторые – удивительными; третьи – безумными. Но главное – их с избытком хватало на то, чтобы теперь мудрец мог обеспечить и себя, и свои новые исследования.
Однако мерзкое чувство, поселившееся однажды в его душе, не исчезло. Все злое, что опадает в наши сердца с черных крон скорби, остается там навсегда. И теперь, показывая кому-то свои изобретения, Иль-Закир не мог освободиться от ощущения, что вновь отчитывается о своей работе перед строгими дознавателями, ведавшими казной Гильдии некромантов.
Я знаю, как это бывает, когда, в глубине непроглядной ночи мне снится, что война в Лернее все еще продолжается и Высокий Совет снова отправляет меня туда. И хотя я знаю, что эта кампания давно позади и мир вновь воцарился и среди туманных болот Лернея, и в странах, которые оказались втянуты в эту мясорубку, мир в мою душу так и не может прийти.
Я следовал за своим провожатым молча и этим! наверное, очень его порадовал. За нашими спинами раздавались звон бронзы и сосредоточенное пыхтение Френки.
11
Зала, в которой мы оказались, полностью отвечала духу педанта-холостяка. На мгновение мне стало стыдно за то, в какое неудобное положение я поставил Франсуаз пару минут назад. Оглядывая холодные стены и столы зачарованного дерева, я не мог отделаться от мысли, что, не встреться я с демонессой и не продай ей свою душу, моя жизнь сейчас мало бы отличалась от той, которую вел Абдулла Иль-Закир, мудрец из города Маназира.
Подобная мысль мне не понравилась, и я поскорее прогнал ее. А подумав о том, как Френки сейчас старается над разрушенной пирамидкой, еще и злорадно поулыбался.
– Все это я придумал сам, – произнес Иль-Закир, обводя комнату рукой.
Тонкие пальцы мудреца, изогнутые в форме чаши, словно вырастали из широкого рукава одеяния.
Здесь не было ничего лишнего. Простой, уверенный в себе практицизм. Его обычно называют суровым, но это неверно. Скорее его следует назвать «грустным», и это печаль одиночества.
– Взгляните сюда.
Закир подвел меня к одному из широких столов. В уголках его глубоких глаз появилась веселая, озорная искорка, усы немного раздвинулись.
– Конечно же, это простой пустячок. Я разработал механизм в качестве своей дипломной работы, когда учился механике у гномов. Моим наставником был Джиованни Браманте – вы знали его?
– Да. В моей коллекции древностей есть несколько его работ. Недостает, впрочем, только одной – шагающего дерева, выточенного из черепа саламандры.
Иль-Закир снова улыбнулся.
– Боюсь, вы так и не сможете ее найти. Мэтр Браманте сломал эту безделушку прямо на глазах у своих учеников, среди которых был и я.
– Сломал? Отчего же?
– Не просто разбил, а еще долго топтал ногами. Не знаю, правда, почему он так поступил. Причуда талантливого человека, наверное, – другого объяснения я не вижу. Впрочем, и не ищу…
Он снова обратился к тому, что лежало на деревянном столе.
– Как я уже сказал, это была всего лишь дипломная работа. Своего рода аттестат зрелости юного механика. Но скажу без чрезмерной скромности, мистер Амбрустер, этим прибором до сих пор пользуются во многих странах мира… В ста девяноста трех, если быть точным и считать горные кантоны.
– И что же это?
Лицо Иль-Закира просияло.
Неприятные мысли, которые совсем недавно скреблись в его душу, теперь рассеялись полностью. Мудрец был горд и счастлив рассказать кому-нибудь о своих изобретениях.
И вновь я вспомнил о Френки.
Таковы великая слабость и великая опасность, подстерегающие всех тех, кто предпочел жить в одиночестве. Их дни проходят в неторопливом разговоре с самим собой; но стоит им заполучить живого собеседника, как они слишком быстро теряют за собой контроль. Трогательно беспечно.
– Это усовершенствованная дыба, мистер Амбрустер. Орудие для четвертования. С ее помощью вы можете отсечь приговоренному голову, руки, ноги, хвост, половые органы – разумеется, если таковые у него или нее есть.
Тонкие пальцы мудреца прошлись над начищенными до блеска рычагами.
– С любой скоростью и интервалами, а главное – в любом порядке. С помощью этих шарниров вы можете настраивать механизм так, чтобы он подходил существу любого размера. От халфлинга до огра. Не правда ли, занятное изобретение?
– Вы правы! – не стал я кривить душой. – Знаете ли, мистер Закир. Мне немного неловко заводить разговор об этом. Может показаться, что мне хочется похвастаться своими успехами – ну, единственно из чувства соперничества. Уверяю вас, это совсем не так. Однако же это ваше изобретение напомнило мне теорию, которую я разрабатывал в бытность свою аспирантом.
