– Я хочу домой, – как-то совсем по-детски всхлипнул советник. – Отвезите меня домой.
– Сию минуту.
Некромант помог гостю выйти из кабинета, довел до кареты, усадил на сиденье.
– Следите за собой, берегите себя, – напутствовал он. Когда экипаж уже почти тронулся, наклонился к советнику и спросил: – А утопленница-то ничего? Горячая девчонка была, пока не утопла.
* * *
– Мне казалось, что лишь волхвы владеют искусством телепортации, – заметил я.
– Это так, – Иль-Закир снова улыбнулся. – Однако то, что предлагаю вам я, совершенно иного рода. Мой способ передвижения не имеет никакого отношения ни к материи, ни к пространству. Вступите в сияющий круг, как делаю это я.
Я последовал его приглашению. Франсуаз встала рядом со мной.
Иль-Закир поднял руку, потом опустил ее.
Яркие всполохи Зла взметнулись вокруг нас, точно по краям магического круга. Прозрачный голубоватый дождь полился сверху и потушил их.
Когда последняя капля его растаяла в мозаичном полу, все вокруг изменилось. Мы находились в комнате, лишенной очертаний. Прозрачные стены были созданы из тончайшего хрусталя; нигде нельзя было найти ни дверей, ни окон.
– Никто не может проникнуть сюда без моего ведома, – пояснил Иль-Закир. – То, что живет здесь, чересчур ценно и чересчур беспомощно, чтобы рисковать им.
– Что же это? – спросила Франсуаз.
– Мое Творение, – ответил мудрец.
12
В центре прозрачной комнаты находился кокон – дышащий, подрагивающий. Я не взялся бы определить, находится ли кто-то внутри него, или кокон сам был живым существом.
Мудрец Иль-Закир поднял палец, и в этом простом жесте я увидел больше священного трепета, чем во всех ритуалах Вселенской Церкви.
– Тише, – произнес он. – Ни шагу дальше.
В этом предупреждении не было необходимости. Никто не двинулся с места, даже не пошевелился. Но Иль-Закир, очевидно, слишком дорожил своим созданием, чтобы подвергнуть его хотя бы малейшему риску.
– Успокойся, мое дитя, – обратился он к той, что находилась в коконе.
Мне отчего-то казалось, что это девочка. Я не смог бы объяснить, почему. Возможно, дело было в той нежности, с которой Иль-Закир говорил с ней. А может, побыв немного в его обществе, я подсознательно пришел к выводу, что он скорее создал бы женщину, чем мужчину.
Вскоре слова Закира подтвердили мое предположение.
– Она еще спит, – прошептал он, и каждое его слово было наполнено небывалой нежностью.
Мне сложно было узнать в нем человека, который в молодости изобрел машину для четвертования и до сих пор этим гордился. Но, может, теперь рядом со мной стоял совершенно другой человек?
– Я создал ее из ветра, что утром пролетает над просыпающимся озером, из солнечных лучей и лунного света. Я не применил ни одного заклинания, не молился ни одному из тысяч богов. Я создал ее сам.
– Это ты?
Голос раздался из глубины кокона, и был он нежен, как пение птиц в предрассветный час, и чист, как пение церковного хора.
– Да, это я, дитя мое.
В словах Иль-Закира затрепетало волнение – и сложно было поверить, что такой человек способен на подобные чувства.
– Я привел к тебе гостей, как и обещал.
– Гостей…
Голос незнакомки упал, как затухающий вдали перезвон колокольчиков, привязанных к ярко раскрашенной дуге тройки лошадей, направляющихся на городской праздник.
Теперь я понял, для чего Иль-Закир пригласил нас – туда, куда при других обстоятельствах не пустил бы, пожертвовав собственной жизнью.
Он сделал шаг вперед.
– Я знаю, как скучно тебе здесь, моя дорогая. Я даю тебе книги, показываю образы, рожденные в магических кристаллах – но тебе этого мало. Ты ведь такая умница. С каждым днем ты становишься все умнее и скоро уже во всем превзойдешь меня… Я знаю, что ты скучаешь…
– Да, скучаю!
Голос незнакомки звучал громко, надломленно, но не стал от этого менее прекрасен.
– Я чувствую себя пленницей в этом коконе. Еще одной из игрушек, которые ты изобрел, чтобы забавлять свой ум. Но я живая, пойми меня, я живая – и я хочу выйти отсюда, Абдулла.
– Но тебе еще рано выходить в мир, – беспомощно возразил Иль-Закир. – Ты знаешь его только по книгам. Ты не готова столкнуться с опасностями, которыми он наполнен.
– У нее явно переходный возраст, – пробормотал я.
– Видела бы она меня, когда мне было столько же, – усмехнулась Френки. – Сразу узнала бы, что такое настоящие проблемы.
– Думаю, этого Иль-Закир и хочет, – заметил я.
– Чтобы я рассказала ей, как была девчонкой. Прости, я не гожусь как пример для подражания. По крайней мере, хороший.
– Вот почему я привел для тебя гостей, – продолжал Иль-Закир. – Они много путешествовали и могут многое тебе рассказать.
– Рассказы!
Я услышал нечто, между восклицанием и вздохом.
– Опять одни рассказы. С меня довольно историй, Абдулла, хватит раскрашенных картинок. Я хочу увидеть настоящий мир.
– Об этом я и говорю, дитя мое; позволь мне сказать несколько слов нашим терпеливым гостям, и ты сама все поймешь.
Я не мог не отдать должного педагогической мудрости Иль-Закира. Он не пытался призвать свое создание к терпению; но, с намеком, наделил этим качеством меня и Франсуаз.
Та, что находилась в коконе, замолчала; правда, я был уверен – сделала она так не потому, что преисполнилась терпения, а из опаски пропустить хоть слово из нашего разговора.
Иль-Закир снова подошел к нам.
Для этого ему пришлось сделать пару шагов. Однако в его глазах расстояние, что отделяло его творение от всего остального мира, было неизмеримо огромным. Поэтому и ступал он так широко, словно ему предстояло пересечь огромную залу, наполненную людьми.
Это производило странное впечатление.
– Мистер Амбрустер.
Мудрец остановился передо мной. И вновь изнутри его исказила перемена. Он стал мягким, даже угодливым.
Я мог бы поклясться, что стоящий передо мной человек никогда и никого не станет умолять. Но было видно, что он готов сделать это. Столь сильное чувство он испытывал к той, кого создал и поселил в коконе, что был готов ради нее унижаться.
Впрочем, я и не стал бы требовать этого от него.
– Должен признаться, мое приглашение не было столь уж бескорыстным, – произнес мудрец. – Думаю, вы уже поняли, какая проблема встала передо мной.
