– Леший, иди сюда. – Здоровяк навис над плечом. – Где мы сейчас находимся? Остальные молчите.
Леший загудел, поскреб бритый затылок и потянулся пальцем к карте, ткнул в Москву и проговорил:
Во!
– Правильно. В «найди остров» играть не будем, Готланд здесь. – Фридрих щелкнул по продолговатому острову на севере Балтийского моря. – Как вы видите, он не посреди озера, а в море, что упрощает и усложняет задачу одновременно.
Березка, переминающийся с ноги на ногу, присвистнул:
– Ну ничего себе!
– Да уж, неблизко, – заключил Радим. – Не представляю, как мы туда попадем. А еще непонятно, почему именно мы? Почему сейчас, а не семнадцать лет назад, когда сохранилось больше технологий.
Фридрих немного развернулся, помассировал пекущую грудь. В старину эту болезнь называли грудной жабой, потом переименовали в стенокардию. Он слишком много пережил, слишком многих потерял, почти разучился чувствовать, но сердце помнило об утратах и все чаще давало сбои.
Фридрих уставился на трех снегирей, изображенных в имитации окна, кивнул на них:
– Вы не задумывались, кто все это рисовал?
Леший сел на свой стул и ответил:
– Нет. Думал, так и было.
– А мне казалось, – сказал Снег, все не решающийся сесть, – что или ты, или Беркут. Только непонятно, чего не признались.
– Не я и не Беркут. Ее рисовал парень Иван, чтобы мы не чувствовали себя подземными крысами. Вы не первые мои приемные сыновья. После того как бежал из плена чистых, я семь лет строил убежище летом, а зимой, когда мутов меньше, бродил по дальним городам, собирал знания и исправные механизмы. Я научился спать, сидя на дереве, и просыпаться от подозрительного дуновения ветра. Слышать лес: падение листьев, мышей, роющих норы под землей, и шаги даже самого осторожного противника. Я должен был много раз умереть, но сама судьба хранила меня. Собрав все необходимое для похода и даже больше, не верящий в людей, я решил добираться на остров один. Для этого у меня был броневик, шестьдесят литров спирта и катер на прицепе. Но однажды я увидел, как за мальчиком гонятся псы, мне стало жаль его, и я отбил его у стаи собак. Решение пришло само: нужно дать надежду еще кому-то. Так появились десять моих первых учеников. Но тащить с собой ребенка на север – самоубийство. Бросить малыша я тоже не мог. Пока придумывал, куда его пристроить, родилась идея вырастить помощников – честных, сильных, благородных. Будущую опору человечества. А потом, когда они повзрослеют, отправиться в поход вместе с ними.
Наконец и Снег сел, уперся локтями в стол, положил подбородок на сцепленные пальцы.
– Мутанты же потопят катер! Облепят его и потопят! – воскликнул Березка.
Учитель покачал головой и улыбнулся:
– Нет. Мы будем их глушить взрывчаткой, как когда-то глушили рыбу, и только тогда спускать катер на воду. Кто-то из мутов, конечно, заберется на борт, но их будет не несметное множество.
Снега волновало другое:
– Почему не получилось похода? Что-то случилось по пути или…
– Или. Слабая система защиты. Нас выследили зары и сдали чистым. Они нагрянули, когда я отлучался, и снова всех перебили, мальчишкам было по пятнадцать-шестнадцать. Такие уроки не проходят бесследно. В первый раз я хранил все в одном месте, во второй – и катер, и броневик у меня находились на разных складах. Сейчас они в дальнем гарнизоне.
– А чистые? – проговорил Леший.
– Того анклава больше нет. – Фридрих зло улыбнулся. – Да, я позволил себе маленькую слабость. Но потом понял, что чистые – тоже люди, они в еще более жестких условиях и выживают как могут. Бесполезно бороться с ними, надо менять ситуацию в корне.
– Я тоже был чистым, – проговорил Беркут. – Несчастные люди! Они стали заложниками своего страха, и я счастлив, что судьба подарила мне четыре года на поверхности.
Фридрих продолжил:
– Пара лет мне понадобилась, чтобы собрать технологии и обустроить новое убежище. А потом появились вы.
С минуту длилось молчание. Шумно дышал взволнованный Леший, пахло стряпней и обитаемым жильем. Фридрих сам не знал, что рассчитывал услышать. Речь, которую обдумывал годами, он напрочь забыл. Вот они смотрят на него с надеждой, и, похоже, никто не понимает, в какую авантюру ввязывается. Стоит ли им говорить об этом? Он уже говорил: имеющий уши да услышит.
– Теперь вы должны сделать выбор. Повторяю, – сказал он, допил травяной чай. – Нет никакой гарантии, что антивирус существует. Я не обещаю, что все получится. Осмотренный и отремонтированный катер ни разу не опускался на воду по понятным причинам. Нет гарантии, что он поплывет. Не исключено, что мы вообще не доберемся до места – что угодно может случиться!
И опять молчание. В этот раз оно длилось недолго. Березка завертел головой и возмущенно воскликнул:
– Не понимаю, чего мы молчим? Что мы должны сказать? Что хотим идти с Учителем? Не знаю, кто как, я – хочу и пойду, что бы нас там ни поджидало!
– Я тоже, – кивнул Леший и положил на стол ручищи.
– По-моему, это риторический вопрос, – сказал Снег. – Все мы, конечно же, пойдем. Правда, Радим?
– Конечно, – кивнул он и навис над картой. – Но не представляю, как это у нас получится. На севере ведь болот тьма, мутов – соответственно тоже. Переплыть море… Нет, не могу представить. Они же нас потопят. Катер ведь небольшой, большой мы попросту не протащим по лесам и болотам. Я ведь прав?
– Прав. – Фридрих скрестил руки на груди, поймал себя на том, что сделал закрытый жест, и, как Леший, положил их на стол. – Все вы уже взрослые настолько, что можете мутировать со дня на день. Я рассчитывал, что мы выдвинемся отсюда, когда начнутся первые морозы, муты попрячутся и болота замерзнут. В дальнем гарнизоне проведем два месяца до декабря, в Готланд поедем, когда совсем похолодает. Маршрут я уже проложил, пункт назначения – приморский город Вентспилс, оттуда мы уже поплывем. Чем холоднее будет зима, тем нам лучше. Теперь же придется выжидать в надежном месте, оно недалеко отсюда.
Фридрих посмотрел на наручные часы. Они давно встали, но он все равно носил их в память о молодости и времени, когда он обрел счастье, чтобы потерять навсегда. Стоило посмотреть на помутневшее стекло, и то время оживало, сердце начинало биться чаще, и в груди теплело.
Снег покосился на Беркута так, словно собирался спросить что-то запретное, и проговорил:
– Каковы шансы на успех?
Фридрих потер подбородок, колючий от начавшей пробиваться белой щетины.
– До дальнего гарнизона мы с большей долей вероятности доберемся полным составом, я на карте отметил опасные участки. Доплывем ли до Готланда? Шестьдесят процентов, что да. Найдем ли антивирус? Шанс есть, один из ста. И чистые, и зары посылали туда экспедиции, еще когда располагали технологиями, но никто не вернулся. Мы будем искать иголку в стоге сена. По-моему, вы хотели попрощаться с Демоном?
