Проблема в том, что на кону моя жизнь и шанс вернуться к мужу. На другой чаше весов – арка с рубином и полная неизвестность насчет того, что там, «за гранью».
Это неправильно… Неправильно!.. Не может быть, чтобы не было третьей возможности!
– Похоже, вы уже все за меня решили, дорогой сосед, – убийственно холодным тоном проговорила я, сжимая подлокотники до побелевших костяшек пальцев. – Но вы не учли одной малюсенькой детальки: я могу быть против.
– Похоже, ты, дорогая соседка, не все поняла. – Дойлен покачал головой. – Через десятидневие, самое большее через два ты все равно будешь под мужиком. И условия тот мужик поставит совсем другие, потому что заарканит он тебя не на твоей земле. Тогда не обессудь: тебя привяжут ритуалом, используют как рабыню, а когда все закончится, просто прикончат. Так поступит любой окрестный ведьмак.
– Но не вы?
– Но не я.
– Интересно, почему же вы честнее прочих?
– Да хотя бы потому, что действительно хочу засаживать тебе промеж ног. И делать это, пока могу, то есть достаточно долго. Может, в самом деле захочешь наследника, так я всегда рад помочь. Рожай, пока еще не поздно, а? Я своих детишек люблю.
– Должны быть другие пути.
– Может, они и есть, только я их не знаю. А ты – и подавно. Решай, милая соседка. У нас с тобой попросту нет времени искать эти самые другие пути. То, что я тебе предлагаю, – самый верный способ, доступный даже слабым ведьмакам. Я отдаю тебе себя, свою верность и свой Дар, честно сказать, тоже не по доброй воле. Не существуй угрозы моей семье, я бы нашел способ затащить тебя в постель без этого.
Сволочь… Он, блин, и здесь не покривил душой, или мне напрочь отказывает мое «пяточное» чувство. Значит, правдивая сволочь. Но это… неправильно… Несправедливо по отношению к Паше… Выходит, чтобы получить хоть какую-то возможность вернуться к любимому человеку, я должна пустить под откос те десять лет? Или пойти «в дар» артефакту с гордо поднятой головой и лозунгом «Я предпочла смерть»?
Гори оно все синим пламенем…
– У меня вопрос, – еще немного, и я сломала бы подлокотники. – Если колдун и колдунья проходят этот ритуал на земле женщины, может ли она наутро заявить мужчине, что он отлучен от ее постели?
– Да, может. Сделка будет считаться состоявшейся в любом случае.
Я одним сердитым взмахом руки убрала сферу тишины.
– Тогда – идемте, – мне хотелось его убить, если честно, но я схватила соседа за рукав и потащила к двери. – Идемте наверх. Покончим с этим поскорее.
Риена и Ирочка, не ожидавшие такой вспышки, дернулись следом.
– Стана, ты это чего надумала? – Ира, судя по всему, была неприятно удивлена.
– Мне сделали предложение! – прорычала я – не по-русски, на местном языке. – Рука, сердце и прочая требуха! Завтра колбасу ливерную замутим!.. Ира, отвяжись, ради бога…
Ирочка отшатнулась: у меня, наверное, было лицо, которому позавидовала бы и Горгона. Зато сосед сиял, как новый медяк. Я только расслышала, как Риена растерянно сказала ей: «Ничего не понимаю…» Представить не могу, что она подумала. Впрочем, эта мысль была сметена потоком других, куда менее мирных. Сейчас я, как никогда, походила на злую ведьму из сказок.
Если бы на стене спальни висел хотя бы самый завалящий кинжал, здесь произошло бы убийство. Честное слово.
Я сдирала с себя одежду с такой яростью, что, кажется, дорогой сосед даже испугался. И, похоже, не за себя, а за мою психику. Когда я с тихим ругательством сдернула рубашку через голову и, скомкав, швырнула в угол, господин Дойлен позволил себе примирительный тон.
– Не злись, – на удивление негромко сказал он. Черт, он уже и разоблачиться успел. Видимо, опыт большой. – А ты хороша. Ой, хороша… Жалко, что летом тебя не поймал. Уже месяца три была бы за мной, как за каменной стеной.
За каменной стеной, да? Нехорошие ассоциации. Воображение сразу дорисовало к каменной стене зарешеченное окошко и дверь на амбарном замке. М-да, ну и привалило мне счастье: громадный волосатый мужик. Одно хорошо: хоть не скалится. Даже некое сочувствие во взгляде чудится, если это не игра отблесков огня в камине.
– Что теперь, любезный союзник? – я не оценила этого сочувствия и подпустила в свой голос побольше яда. – Мне сидеть, лежать или стоять на четвереньках?
– Не злись, – повторил Дойлен. – Клянусь своим Даром, все, что я тебе сказал, – правда от первого слова и до последнего.
А вот это серьезно. Ведьмаки и маги попусту такими клятвами не разбрасываются, потому что слова «клянусь своим Даром» – тоже своего рода заклинание. Нарушивший клятву или солгавший рискует в лучшем случае умереть на месте. В худшем – лишиться Дара. И попробуйте догадаться, почему смерть предпочтительнее. Несмотря на кипевший во мне гнев, я оценила: он действительно честен со мной. Во всем, даже в сволочизме. Но ведь можно сказать не всю правду, не так ли? А вот на это уже существует другое правило игры: я – на своей территории. Я тут админ, а он в лучшем случае модератор. Правила Интернета, перенесенные в реальность, могут быть весьма жестоки. Если что-то пойдет не так, Дойлену грозит не бан, а смерть. Дорогой сосед, кстати, это тоже знает.
– Сосредоточься на моем медальоне и произнеси заклинание призыва, – сказал он.
Сосредоточиться на его медальоне? Пожалуйста. Я была настолько зла, что мне это удалось с первой попытки. А когда отзвучало последнее слово заклинания… Я почувствовала что-то странное. Цепь на шее натянулась, а мой собственный медальон, сияя неярким зеленоватым ореолом, повлекло к медальону Дойлена, словно его намагнитили. Цепь довольно сильно потащила меня вперед, и я, чтобы не упасть, сделала два шага. Серебрушки с тихим лязгом встретились, и меня с головой захлестнул невидимый поток. Поток того, что здесь называлось магической силой. Этот поток подхватил меня и закружил, как в водовороте, и я вдруг почувствовала радость. Злую радость ведьмы, нашедшей новый источник волшебной силы. Он был мой. Мой! Весь без остатка, как и говорил!.. Я запрокинула голову и захохотала, как Маргарита, намазавшаяся колдовской мазью. Поток обтекал меня, словно вода, и я почти не чувствовала, как дрожат руки милого соседа, гулявшие по моему телу, и едва слышала его сбивчивое дыхание…
…Когда я пришла в себя, луна уже вовсю просвечивала сквозь истончившиеся до кружевной толщины тучи. В камине тихо потрескивали поленья, а короткая свечка, стоявшая на каминной полке, давно прогорела и погасла. Я лежала на кровати, почему-то поперек нее. Легонько пошевелилась… и тихо зашипела сквозь зубы. Тело отозвалось тупой болью, будто я проехала трехсоткилометровый бревет
[5]
без «вкатывания в сезон». Или разгружала вагон с углем. В одиночку.
– Ты помнишь хоть что-нибудь?
