Ничего не скажешь, сразу видно, что Аскоты не бедны, даже сейчас, после всех передряг. Мелкопоместные дворяне. В их роду даже был один граф. В обществе их принимали, невзирая на то что Джордж Ас-кот зарабатывал деньги своим трудом. Теперь свет уже не смотрел свысока на подобные занятия, как в прежние дни. Альберт пытался последовать примеру Аскота…
Винсенту удалось так легко уничтожить финансовую репутацию Аскота лишь потому, что того не было в стране, когда начались нападки, и некому оказалось положить конец слухам о его разорении. Длительное отсутствие Аскота и вызвало панику среди кредиторов.
Мисс Аскот явилась не одна. Ее сопровождали две немолодые женщины лет шестидесяти, похожие друг на друга как две капли воды. Винсент удивленно воззрился на гору одеял, внесенных кучером.
— У нас есть постельное белье, — вежливо заметил он.
Ларисса, еще не оправившаяся от смущения, стала пунцовой.
— Это мой брат Томас. У него ужасная простуда. Он хотел идти сам, но болезнь отняла у него силы.
Одеяла зашевелились. Сын Аскота болен? Почему ни в одном отчете об этом не упомянуто?
Винсента снова кольнуло что-то, подозрительно напоминающее угрызения совести, но только на мгновение. Он кивнул экономке, уведомленной о прибытии гостей, та, в свою очередь, сделала знак кучеру следовать за ней. Служанки тоже отправились наверх.
Они ненадолго остались одни в широком холле. Винсент помедлил, не зная, что делать дальше. Он не привык церемониться с женщинами. Его титул и богатство открывали перед ним все двери, и он почти не знал отказа. Поэтому никогда раньше не замышлял сознательного обольщения, скорее наоборот, немало дам строили ему глазки, пытаясь заполучить богатого жениха, и все как одна были почему-то убеждены, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок и любой холостяк должен умирать с голоду. Им просто в голову не приходило, что человек его положения и состояния вполне способен нанять себе лучшую в городе кухарку.
Кстати, насчет еды…
— Вы как раз к обеду, — пригласил он.
— Нет, спасибо, лорд Эверетг, я не могу бесцеремонно вторгаться…
— Куда именно?
— В вашу семью.
— У меня нет семьи. Я живу один.
Простая констатация факта. Ни малейшего желания вызвать ее сострадание. Однако Винсент не смог не заметить мимолетного сочувствия, промелькнувшего в глазах девушки, но тут же исчезнувшего при мысли о том, что она находится во враждебном лагере.
Ее чувства вполне понятны. Она отнюдь не горит благодарностью за его помощь, скорее наоборот. Ее сдержанность, отчужденность говорят сами за себя. Она, несомненно, считает его своим недругом, хотя не совсем понимает, так ли это в действительности. Он выгнал ее из дома. Одно это может вызвать неприязнь, даже ненависть. Поэтому ее сострадание так удивительно. Только великодушная натура способна чувствовать пусть недолгую симпатию к человеку презираемому.
Она под каким-то надуманным предлогом попыталась отказаться от обеда с ним, но другой возможности он ей не даст. Лучшего времени познакомиться поближе просто быть не может!
Винсент взял Лариссу за руку, повел в столовую, усадил и немедленно отошел, чтобы дать ей время освоиться. Он уже успел заметить ее волнение и смущение или, скорее, нежелание смотреть ему в глаза. По его мнению, на это была лишь одна причина.
Очевидно, несмотря на всю неприязнь, ее все же влекло к нему.
Что же, вполне естественно. Женщин всех возрастов и сословий привлекала в нем не только внешность, но и вызов, который он бросал всем своим видом и поведением. Они умирали от желания сокрушить его панцирь, разрушить барьеры и никак не могли осознать всей тщетности своих усилий. За непробиваемой скорлупой, к сожалению, зияла пустота.
Что же касается Лариссы… он воспользуется ее влечением к нему, чтобы преодолеть возникшую с самого начала неприязнь девушки. А потом постарается окончательно вскружить ей голову. Что ни говори, а в войне все средства хороши. И если понадобится, он пойдет до конца. Будет беспощадным и безжалостным. Хотя бы раз в жизни бесстрастность и бесчувственность сослужат ему хорошую службу.
Винсент уселся напротив и дал знак поджидавшим слугам подавать обед. Но только после первого блюда девушка заметила его откровенно восхищенный взгляд и снова зарделась. Ее очевидное смущение, впрочем, не послужило ему препятствием.
Винсенту не раз давали понять самыми различными способами и по самым различным поводам, что у него безмерно выразительные глаза, в которых отражаются переживаемые им чувства. Подобные признания немало забавляли его, поскольку делались обычно в постели, в пылу страстных объятии, а он редко испытывал к женщине что-то кроме легкого интереса. По-видимому, все дело в цвете его глаз. Сверкающий янтарь, расплавленное золото, дьявольски порочные, чувственные… всеми этими эпитетами награждали его мимолетные любовницы, но Винсент только отмахивался. Глаза как глаза, ничего особенного, по его мнению, обычные светло-карие, с золотистыми искорками, таких миллионы. Правда, он прожил с ними двадцать девять лет и, разумеется, привык.
Но если Ларисса воображала, что в них горит жаркое желание, хотя он всего лишь восхищался ее красотой, не забывая при этом насыщаться, это тоже сослужит ему хорошую службу. Предпочтительнее действовать не слишком открыто. Обольщение — дело тонкое. Жаль только, если она окажется слишком недалекой, чтобы понять, как умело ее соблазняют. Правда, и бежать ей некуда. Она в его власти. Следует только умело убедить, что все зависит от нее. Так он и сделает в подходящий момент. Разумеется, сейчас еще слишком рано: она пробыла в его доме меньше часа.
И все же… он не мог отвести от нее глаз, хотя и понимал, что следовало бы. Но не мог.
Поразительно, как это Аскот до сих пор ухитрялся прятать от общества свою прелестную дочь. Держать взаперти! В конце концов, они уже третий год живут в столице. К этому времени ее наверняка должны были заметить, тем более что по соседству жили немало титулованных особ. Однако она не была помолвлена, не имела поклонников и никогда не становилась предметом злословия. Этот сезон должен был стать для нее первым… если бы отец успел домой вовремя, чтобы вывезти ее в свет.
— Почему вы не выезжаете? — решился спросить он наконец. — О вас никто не знает!
— Вероятно, я не прилагала к этому никаких усилий, — слегка пожала плечами девушка.
— Но в чем же причина?
— Я не хотела перебираться в Лондон. Выросла в Портсмуте и была там безмятежно счастлива. Поэтому и сердилась на отца за то, что оторвал меня от привычной жизни. Весь первый год я вела себя как глупое избалованное дитя и делала все возможное, чтобы заставить отца пожалеть о переезде. Словом, была эгоистичной и себялюбивой. Но потом мне стало стыдно, и весь следующий год я старалась загладить свою вину перед отцом и сделать наш дом уютным и теплым. Знакомиться с соседями просто времени не хватало… Господи, зачем я все это вам выкладываю?
