Вот с тех пор и стала гулять по Киевской Руси новгородская присказка: «Путята крестил мечом, а Добрыня — огнем».
Так она и попала в летопись.
Ударами с двух концов по Господину Великому Новгороду мятеж был полностью подавлен. Пленных тщательно допрашивали представители тайной службы, которых еще в самом начале похода прислал в дружину Добрыни Никитича Ладимир. Старательно допрашивали, подолгу, не стесняясь применять пытки. По их сведениям, главными смутьянами в Новгороде были волхв Богомил Соловей, его прислужка да новгородский тысяцкий Угоняй. Но никто из пленных ничего о Богомиле и тысяцком Угоняе не сказал. То ли терпели, стиснув зубы, то ли и вправду не знали.
На другой день после полного разгрома мятежников дружинники Добрыни загнали в Волхов всех жителей великого города. Женщин и детей, здоровых и раненых. Всех до одного, тщательно прочесав все окраины и улицы.
Митрополит крестил их всех чохом. Сколько при этом потонуло раненых и увечных, летопись умалчивает.
Повеление великого киевского князя Владимира, Василия во втором крещении, было исполнено.
Глава четырнадцатая
1
Добрыня вместе с митрополитом Михаилом прибыл с докладом к великому князю Владимиру. Он встречал их в тронной палате в присутствии членов Боярской думы.
— Народ новгородский крещен в реке Волхове, — доложил митрополит.
— Без крови?
— Было буйство, но об этом тебе лучше расскажет Добрыня Никитич.
— Яро сопротивлялись, дядька?
— Они прознали, что мы идем, великий князь, — неторопливо начал былинный богатырь. — Спалили церковь Преображения Господня, убили всех тиунов, разграбили боярские дома. Я послал Путяту в обход, но они встретили его, и переправиться через реку с ходу не удалось. Путята прислал гонца, и я бегом повел дружину к другому концу…
— Митрополит — тоже бегом? — усмехнулся великий князь.
— Митрополита Михаила на коне доставили в Новгород люди Ладимира. Уж после того, как я пожаром остудил новгородскую вольницу.
— Город спалил?
— Отстроят, они его первыми палить начали, — пояснил Добрыня. — А потом… Путята мне как брат, а когда брата убивают — как спасти? Это я бежал и на бегу думал: как?.. Как врагов от него оторвать?
— И решил полгорода спалить? — Владимир прищурился. — Так, что ли?
— А что было делать?
— Правильно решил, дядька мой многомудрый! — рассмеялся великий князь.
Вошел Ладимир. Услышав последние слова великого князя, заметил хмуро:
— Что правильно? То, что главные смутьяны в сумятице из Новгорода ушли?
— А твои люди, Ладимир, куда глядели? — строго спросил Добрыня. — Они же вместе со мною в Господин Великий Новгород вошли. Сказали, что должны взять волхва Богомила со служкой его и тысяцкого Угоняя.
— Не нашли они их, — с досадой сказал Ладимир. — Как сквозь землю…
— Их служба, не моя. Я город жег, Путята с мечниками мечами отмахивались, а что твои работнички делали — это ты с них спрашивай.
— Да уж, спроси, — великий киевский князь строго свел брови. — Врагов надо давить в зародыше.
— Да я… — начал было Ладимир.
— Я сказал!
Ладимир низко поклонился и быстро вышел из тронной палаты.
Среди думских бояр прошелестел говорок.
— Молчать! — оборвал Владимир. — Нам предстоит киевлян крестить, вот об этом и думайте.
Дума примолкла.
— А чего же до сего времени не крестил? — спросил Добрыня Никитич.
— Тебя ждал, дядька. Великие дела в одиночку не делают. А тут — на века.
— На века, — подтвердил Добрыня.
— Отдохни с дороги. Завтра всё решим.
Богатырь поклонился и вышел из тронной палаты.
2
Великий князь Владимир утром принял Добрыню, и говорили они на сей раз без посторонних ушей. Слишком уж важной была беседа.
— Тебя, дядька, ждал, чтобы самое главное для Руси дело свершить. Если хотим дальше жить без мятежей, надо Киевскую Русь крестить в православную веру.
— Надо, — согласился Добрыня.
— А у нас в Киеве — идолы языческие.
— Убрать.
— Вот твои дружинники и уберут. В первую голову — Перуна, тобой присланного. В Днепр, пусть поплавает. А за ним — остальных. И — у всех на глазах.
— Сперва я идола мечами иссеку.
— А потом — палками его, палками! Да на глазах у киевских язычников.
— И к хвосту конскому привяжу. А лошадь выберу самую шелудивую.
Бог дружинников Перун нравился Добрыне, хотя сам Добрыня давно уже стал христианином. Верховный бог славянского пантеона был огромен и ладно, старательно вытесан из доброго дуба. А еще у киевского Перуна была серебряная голова и золотые усы. Добрыня когда-то прислал его великому князю в Киев. Тогда Владимир собирал всех славянских богов. Теперь вот всех повелел изрубить. Как тогда в нем Бога не было, так и сейчас он им не обзавелся…
Так думал Добрыня, думал с горечью, а потому сразу и не заметил, что за поверженным Перуном с плачем и криками бегут женщины и дети. Женщины сорвали платки, распустили волосы по плечам и кричали как по мертвому.
А тут некстати, по повелению великого князя, Перуна, которого тащила шелудивая кляча, стали бить палками какие-то доброхоты.
Добрыня и сообразить-то ничего не успел, как рыдающие киевлянки бросились вдруг на этих доброхотов. Их сразу оттащили, принялись бить чем попало, и поднялся такой крик, что былинному богатырю стало не по себе.
«Женщину ударить — себя опозорить…»
Не успел он это подумать, как взбунтовавшиеся бабы неожиданно перерезали ножами веревки и дрекольем погнали шелудивую лошаденку куда-то в сторону. А со всех улиц и переулков валом повалили простоволосые женщины и парнишки.
«Сейчас и мне достанется…» — мелькнуло в голове у Добрыни.
И бесстрашный богатырь побежал с места разгоравшегося сражения. Впервые в жизни удрал. От немыслимого для воина боя с разъяренными женщинами.
— Не могу женщин бить, великий князь! — закричал он, войдя в великокняжеский дворец. — Отроков пошли, отроков!..
— А отроки могут?
Добрыня промолчал.
— Христианство запрещает поднимать руку на слабого, — сказал великий князь. — Рабынь пошли. Тех, кого на волю еще отпустить не успели.
Послали молодых рабынь, которых Владимир приберегал для продажи, а митрополит Михаил закрывал на это глаза, поскольку знал, что казна киевская пуста.
На площади завязалось изощренно-жестокое женское сражение. Рабынь били беспощадно, с истинно женской яростью, но драка отвлекла внимание женщин от дружинного бога-громовержца Перуна. Увидев это, Добрыня тут же послал отроков, и они быстро подтащили дубового истукана по Боричеву взвозу к ручью, в который тот и был сброшен. По ручью Перуна донесло до Днепра.
