– На лодье?
– Верно. Продумай все, чтобы рассказ был искренним. И не проси о пощаде, проси о милостивой казни.
– Ты клялся, высокий боярин!
– Я исполню свою клятву, если ты все расскажешь послу Биркхарду. Заставь его поверить, и ты не доедешь до Рузы. Твоя судьба в твоих руках, женщина.
Биркхард ни о чем не спросил Закиру, и это насторожило Хальварда: он предполагал дотошный допрос. Велев увести домоправительницу, долго молчал, ожидая вопросов. Особенно первого. Но вопросов не последовало, и разговор пришлось начинать ему.
– Я выполнил свою клятву, боярин.
– И далее без пыток, – усмехнулся Биркхард. – Ты – большой мастер допрашивать, но у наших палачей – свои достоинства.
– Допросы под пытками немногого стоят. – Хальварду не понравилось начало беседы. – Особенно когда дело касается женщин. Они начинают вопить при виде палача.
– И ты, без сомнения, выяснил, почему эта женщина вдруг решила отравить совершенно неизвестного ей человека?
– Неизвестного – ей. Но разве ваше посольство было тайным? О нем знала вся Старая Руса.
– И в том числе так вовремя появившиеся хазарские лазутчики.
– Лазутчик мог следовать за вами. И ждать удобного случая.
– Зачем? Зачем хазарам смерть Берсира?
– Настало время беречь своего конунга пуще глаза, – торжественно сказал Хальвард. – Ему наследует не отважный Берсир, а жалкий трясущийся отрок. Хазарский каганат принудил платить дань даже непокорных вятичей, боярин.
– Но вы, конечно, поможете своим братьям-рузам, Хальвард?
– Мы всегда готовы оказать помощь нашим братьям.
– Не в этом ли заключается тайна гибели Берсира? – Посол встал. – Я выеду рано, чтобы встретить зарю в своих землях. Ты исполнил свою клятву, Хальвард, а мне остается надеяться, что с отравительницей ничего не случится по дороге и она предстанет пред палачом. Ты дашь мне двух женщин, чтобы они приглядывали за убийцей в пути. Они – все трое – должны быть в одинаковых одеждах.
Биркхард поклонился и неторопливо направился в свои покои.
6
Ставко не взял предложенных коней, сразу сообразив, что Хальвард хочет следить за его путями. Он не знал, какой именно знак несли на подковах кони грозного боярина, но не сомневался, что какой-то знак должен быть, потому что еще дружинником точно определял след коней Олега и его стражи по отпечаткам их подков. Поэтому, ничего не сказав охране, он неторопливо миновал ее, вышел из усадьбы и тут же растаял в ночи. Ему нужен был верный друг – и как советчик, и как помощник, – и такой у него имелся: раненный в сече на Ильмене Кари. Старший дружинник личной охраны конунга Олега, левая рука которого уже не могла удержать щит.
Олег подбирал свою охрану, исходя только из преданности воинов лично ему. Многочисленные внезапные стычки и ожидаемые битвы в равной степени требовали обязательной взаимовыручки, без которой невозможно было выстоять ни в одном добром бою. Именно она сплачивала стражу, придавая ей стойкость в обороне и стремительность в нападении, потому что каждый дружинник знал, что может положиться на соседей как слева, так и справа. Эта взаимовыручка всегда поощрялась, равно как отвага и умение, и множество раз проверенный в боях Кари унес из Ильменьской схватки не только перебитую руку, но и возможность спокойно доживать свой век, получив в награду добрый надел за твердость в споре с самим конунгом. Олег никогда не забывал тех, кто личным бесстрашием обеспечивал его могущество и славу.
Кари очень обрадовался внезапному ночному гостю. Понимая, что занятый службой Ставко пришел неспроста, сам накрыл гостевой стол.
– Твои стрелы весело поют, как ты всегда говорил, – сказал Кари, поднимая заздравный кубок. – Одна из них спела песню победы, и я сделаю добрый глоток за то, чтобы ты никогда не промахивался.
– Ты всегда угадывал, о чем я думаю, Кари, – усмехнулся Ставко, отхлебнув темного пива. – Наверху любят игры, правил которых не знают вчерашние дружинники. Я ничего не могу рассказать, но, боюсь, без твоей помощи мне не выпутаться.
– Спрашивай, что тебе надо знать, и говори, что я должен делать.
– Конунг даровал тебе право на охоту в своих угодьях. Простираются ли эти угодья до земли рузов?
– До самого рубежа.
– Как выглядит берег земли рузов? Я был там всего один раз.
– Я помню, это была веселая поездка, – улыбнулся Кари, но тут же убрал улыбку. – Брод выходит на высокий мыс крутым подъемом. На мысу – луг с отдельными дубами и рощицей вязов, от которой идут кустарник и лес.
– Брод глубок?
– Надо вести коней в поводу.
– Откуда появляется солнце?
– Погоди, надо вспомнить. – Кари задумался. – Утренние лучи били мне в лицо. Я щурился от их света.
– Мне тоже так казалось. – Ставко подумал. – Мне нужны два неподкованных коня, моток крепкой веревки и десяток хазарских стрел. Мы выедем, пока не рассвело.
– Надолго мы едем, друг Ставко?
– Два раза поедим без костра. На это хватит припасов в моей сумке.
Выехали в предрассветном тумане, направляя коней по росистой траве, где солнце должно было высушить все следы. Держались глухих троп, прижимаясь к кустам. Спешили расчетливо и осторожно и к закату достигли границы. Кари спрятал коней в густом ольшанике, а потом оба залегли в прибрежных кустах, внимательно вглядываясь в противоположный берег.
– Вроде стражи нет, – тихо сказал Ставко.
– Стража может ждать на опушке леса. – Кари был поопытнее. – Я переправлюсь и осмотрюсь.
Кари шумел, идя через брод, громко звал коня. Выйдя на другой берег, открыто ходил по нему, продолжая окликать коня. Остановился под вязами, сказал негромко:
– Далековато до берега.
– Они тоже так думают, – тихо отозвался Ставко откуда-то сверху. – Я сброшу веревку. Привяжи конец к кривой березе, что позади тебя. Потом пройди к броду и немного постой: я прикину расстояние. И уходи к лошадям. Если не появлюсь вовремя, уходи немедленно.
– Бросить тебя, друг?
– Так надо, Кари, это – их игра.
– Удачи тебе, воевода.
Кари проделал все, о чем просил Ставко, и тем же бродом ушел на свой берег. Солнце уже село, с каждым часом густели сумерки, затихли и лес, и река, и прибрежные кусты. Оставалось ждать рассвета, но ждали они его по-разному. Сорокалетний израненный бывший дружинник так и не сомкнул глаз, тогда как двадцатилетний воевода немного вздремнул, пристроившись в развилке вязовых стволов.
Проснулся Ставко мгновенно, еще в дреме расслышав далекий перестук копыт. Осторожно отделившись от ствола, всмотрелся в берег.
Солнце еще не показалось, но легкие облака уже четко вырисовывались на голубеющем небе. Этот берег был теневым, первые лучи должны вот-вот скользнуть по той стороне, и с вяза были отчетливо видны уходящая к Старой Русе дорога и спуск к броду. Перестук копыт все возрастал: несколько десятков коней спешили к броду.
