– В любом случае имей в виду, что если уж я об этом подумал, то уж Мишель и подавно. И он твоего разрешения спрашивать не станет.
18
Когда я учился в школе, у нас в коридоре висел застекленный ящик, выкрашенный красной краской. Там, насколько я помню, хранился топор. А снизу была надпись: «В случае опасности разбить стекло». Думаю, что каждый, кто прочтет мое руководство по выживанию, должен поместить его у себя в доме в такую же застекленную витрину.
Макс Бек (напарник Жонатана Тувье по восхождениям). Выживание в любых условиях
После слов Фарида мне очень захотелось сразу приласкать Пока, и я вышел из палатки. Он больше не выгрызал у себя лысин в шкуре, я обнял его и вдруг заметил, что к его губе прилипли кусочки бумаги. Под собачьей грудью оказалось письмо, которое пес уже начал жевать.
Мне захотелось пустить себе пулю в лоб: это письмо я оставил в палате Франсуазы за два дня до того, как мы узнали, что у нас есть донор костного мозга. Слезы хлынули у меня из глаз. Бумага смялась и попортилась, но текст сохранился хорошо, и я принялся читать про себя:
Моя милая Франсуаза,
вчера вечером я впервые в жизни нашинковал красной капусты. Не знаю, с чего это вдруг меня потянуло на кулинарные подвиги, однако объяснение пришло, когда я сел писать это письмо. Не успел я нарубить и половины, как всадил себе нож в палец. Если бы ты была рядом, ты бы рассмеялась, как обычно, и побежала к шкафу, где хранятся бинты и антисептики. У этого шкафа еще дверца заедает… Подтрунивая надо мной, ты бы распечатала пластинку лейкопластыря и заклеила мне безымянный палец.
В конечном счете этот эпизод с капустой прекрасно показывает, кто я такой. Индивид, абсолютно не приспособленный к самым простым житейским занятиям. А ведь из таких неброских деталей и складывается семейное счастье.
Этот «трагический» эпизод я мог бы рассказать тебе, вместо того чтобы писать письмо. Вот приду и расскажу, что не просто по глупости порезал себе палец, что затеял шинковать капусту, чтобы услышать знакомое постукивание ножа о деревянную доску. Для меня услышать этот звук в нашем старом доме – еще один повод ощутить твое присутствие.
Такими мыслями я обычно делился с тобой либо в письмах, либо по телефону. Я всегда описывал важные моменты нашей жизни. Когда мое сердце, выбирая между скалами и тобой, выбрало тебя. Мне всегда удавалось ловко уходить от диалога, и это качество я, несомненно, унаследовал от отца. Знаешь, дорогая, слова любви постоянно жгут мне губы, но они как волны, которые гаснут, подкатывая к пляжу. Не могу понять, почему в свои пятьдесят лет я боюсь выговорить «я люблю тебя», не утонув в твоих глазах. Я пишу тебе «дорогая», но никогда этого не говорил, я пишу «милая Франсуаза», а в жизни говорю просто «Франсуаза», как будто слова тоже надо экономить.
Милая Франсуаза, мне очень скоро понадобится твоя помощь в отношении Клэр. Ей еще нет двадцати, но нам с тобой обоим надо с ней поговорить. Надо рассказать ей правду о ее прошлом по мере наших возможностей. А я трушу, и мне снова не хватает мужества. Ты ведь поможешь мне, моя Франсуаза?
И еще одно, что я хотел бы тебе сказать. Ты часто спрашивала, зачем я полез в горы. Понимаешь, большие трудности порой заслоняют собой мелкие. В какой-то момент нашей жизни мы все штурмуем Эверест. Мать, когда дает жизнь новому человеку, молодая пара, когда потуже затягивает пояса, чтобы купить дом… Трудно судить, что проще. Строить свою жизнь в вертикальной плоскости, как это делал я долгие годы, – всего лишь средство убежать от мучений, которые меня преследовали всю мою юность, и надежда, что во мне произойдут перемены.
В следующий раз я расскажу тебе правду о своем прошлом, притом лично, а не на бумаге.
Со всей моей любовью,
Твой Жо
Я прижал к груди письмо и посмотрел в глаза Поку:
– Где ты это нашел? Говори, где ты это нашел?!
А этот дурачок в ответ облизал мне пальцы. Я быстро собрал обрывки бумаги и засунул в карман. Мне хотелось умереть на месте. Мерзавец подобрался к моей жене, проник к ней в больничную палату. Он стащил письмо, принес его сюда и спрятал. Видно, рассчитывал, что рано или поздно я его найду. А если Фарид действительно что-то выбросил в пропасть? И выронил это письмо, блуждая в темноте? Я незаметно взглянул на араба. Он съежился и дрожал от холода. Снова склонившись к собачьему уху, я тихонько спросил:
– В подземелье еще кто-то есть? И он прячется? Скажи, мой пес…
Я выпрямился и обшарил глазами все темные углы. Прямо передо мной луч налобника освещал поверхность ледника. И я решительным шагом направился к маячившему там силуэту Мишеля. В прошлый раз пришлось оставить горелку Фариду, но теперь пришло время принимать жесткие меры. Мы уже не живем, а выживаем. У меня ослабли и перестали слушаться ноги. Они заметно отяжелели, мышцы то и дело сводило, особенно при ходьбе. Фарид прав: я самый крепкий, но без горючего даже полноприводной автомобиль не сдвинется с места. Случилось то, чего я опасался: мой внутренний источник энергии иссяк. Не победив меня морально, «Истина» прибегла к гораздо более пагубному средству: истощить физически.
Стоя перед ледяной завесой, Мишель дымился, как тарелка с кашей. От его свитера, от шеи, сквозь дырочки в маске и даже от ботинок шел пар. Вооружившись острым камнем, которым я делал зарубки в календаре, он с каким-то остервенением откалывал куски льда. Заметив меня, он не оставил работы:
– Я вижу… вы снова… в строю.
Мишель запыхался. Он топтал ногами отколотые куски льда, превращая его в крошку, чтобы набить кастрюлю. Я крепко схватил его за запястье:
– Для чего вы затеяли эту игру?
– Я выдалбливаю холодильник… для нашего трупа… тут для этого… есть все необходимое…
– Я не об этом. Я о наших припасах. Апельсин, водка, газ.
Он резким движением высвободил руку и продолжил долбить лед.
– Наши… припасы? Не беспокойтесь… Я их… спрятал… в надежном месте… В леднике… Что галерея, что ледник… одно и то же…
Стянув мокрые рукавицы, Мишель принялся засовывать безымянный палец в дырочки на маске. Пальцы у него были красные. От крови.
– Пот щиплет… Эта чертова мерзость… Маска… Честное слово, я бы, наверное, в огонь бросился… только… ради удовольствия… поглядеть, как она… плавится.
И он начал чесаться, словно его атаковал целый рой невидимых мух. Потом указал на ледяную стенку:
– Вы заметили… там, в глубине… какое-то пятно? Как по-вашему… что это такое? Дырка? А если это… то, что Фарид… искал прошлой ночью?
– Слой льда очень толстый, а света мало, поэтому ничего не видно. Но это, несомненно, осколок скалы, вмерзшей в лед, больше быть нечему…
Я снова взял его за руку:
– У вас кровь на руках. Если не ошибаюсь, не ваша?
