Я сел и изо всех сил потянул за браслет.
– Можно выиграть еще два-три сантиметра, я знаю. Да… да… Полсантиметра, несколько миллиметров…
– Перестань, это ничего не даст. Надо действовать как можно скорее.
Я вцепился ему в воротник и заплакал:
– Одним ударом, бей одним ударом, умоляю…
Я поудобнее уложил руку на камень. Мишель нервно вертел топор в руках, потом вдруг рывком поднял его над головой. Я зажмурился и отвернулся. Сердце выпрыгивало из груди.
Удар раздался ужасающий, мне по щекам хлестнуло ледяными осколками.
Я ничего не почувствовал.
Не понимая, что произошло, я открыл глаза. Рука была на месте. Мишель вертел перед собой и внимательно разглядывал свою собственную руку.
– Однажды мои пальцы попали под пилу. И я видел, как они упали в желоб вместе с поросячьей кровью. Как маленькие деревца. И я… я их больше ни разу не видел. Я часто об этом думаю, я…
– Что? Да плевать мне! Давай! Руби!
– Нет, нет… Не сейчас, Жо… Я… – Долгое молчание. – Можно ведь немножко подождать, правда? Это больно, когда отрезают пальцы. Словно раскаленные добела иголки впиваются одна за другой. А руку, наверное, еще больнее… Можно…
Газ начал выдыхаться. Я изо всех сил несколько раз ударил его по железной башке:
– Давай! Руби руку!
Я терял с ним связь, он застыл, разглядывая свою изуродованную руку.
– Ты его убил, Жонатан? Скажи, что ты его убил, скажи правду. Я не смогу причинить зла невинному. Ты ведь знаешь…
Газ снова угрожающе зашипел. Некстати на Мишеля накатило… И я заорал:
– Третье слово тоже правда! Я убийца!
В моих глазах уже ничего не отражалось, кроме ненависти. Мишель, не двигаясь, смотрел на меня.
– Да, я перерезал веревку, проклиная Макса Бека!
Меня душил смех. Тот сумасшедший хохот, который не поддавался контролю и проникал в самую печенку.
– Он уже почти выбрался с помощью прусика и был в метре от меня. А я перерезал. Я его убил, чтобы получить его женщину. Макс улетел, глядя на меня, а я свесился над ним. Ты здесь из-за меня. Потому что я – убийца. Я плачу за свое преступление. Это я – вор, лжец и убийца.
Я все хохотал и хохотал. Мишель резко запрокинул мою голову и шумно задышал. Ну вот он вернулся в реальность, он сейчас сделает свое дело. Мой смех сразу стих. Отвернувшись, я крепко прикусил свое удило и закрыл глаза от страха. Лоб вспотел, и мне стало очень жарко.
Я думал о семье. Перед закрытыми веками поплыли цветные пятна, какие-то звезды и бабочки. Сердце отчаянно колотилось повсюду: в висках, в горле. Это скверно. Значит, поднялось давление и кровь хлынет струей, запачкает коремат и спальники. И тут я услышал голос Мишеля:
– Вот теперь ад только начинается.
Рычание рассекающего воздух топора.
Полная отключка.
45
Люди играют в трагедию, потому что не верят в реальность событий, которые разворачиваются в цивилизованном мире.
Хосе Ортега-и-Гассет. Эту фразу Жонатан Тувье любил цитировать в статьях для журнала «Внешний мир»
У меня дергалось веко, так бьется легкая ткань на ветру. Я чувствовал каждый удар учащенного пульса, разгоняющий кровь по артериям.
А потом снова ничего.
Позже появились звуки. Какие-то голоса, скрип подошв по полу, одуряюще мерное падение водяных капель.
Я пытался открыть глаза, но веки не слушались. На шее напрягались все нервы, дыхание участилось. Невыносимое ощущение вернувшегося кошмара.
Палатка, рукавицы, спальник, пропасть…
У меня перехватывало дыхание.
– Нет! Нет!
– Тише. Не двигайтесь.
Голос. Но он не принадлежал ни Фариду, ни Мишелю.
Фарид умер. А Мишель стащил у него одежду и отрезал ногу.
Кто-то давил мне на плечи и руки, а ноги были будто склеенные, и никак не удавалось ими пошевелить. Из глотки вырвался какой-то неслышный звук, и я надолго закашлялся. Низкий голос с немецким акцентом произнес:
– Я сейчас сниму пластырь с ваших глаз, и вы сможете их открыть. Только очень-очень медленно, договорились? Свет может вас обжечь, а потому все делаем очень спокойно. Если почувствуете хоть малейшую боль, сразу закрывайте глаза.
Кто-то коснулся моего лба, потом надавил на веки, и послышался треск отлепляемого пластыря.
– Отлично. Попытайтесь открыть глаза.
Стараясь как можно лучше контролировать глазные мышцы, я чуть приоткрыл глаза и со стоном снова закрыл. Потом передо мной поплыли какие-то бесформенные пятна, которые, однако, достаточно быстро материализовались в человеческие фигуры. Меня окружала явно не проклятая пропасть. Здесь была жизнь, были движение и тепло. Я окончательно открыл глаза, но перед ними все расплывалось. На роговицу капнуло что-то холодное. Меня попросили поморгать.
Ко мне подошел незнакомый человек. Это он говорил со мной с тех пор, как я очнулся.
– Зрение должно к вам вернуться через несколько минут. Надо, чтобы мышцы снова обрели эластичность. Из-за темноты и долгого заточения у вас развилось легкое косоглазие.
Долгого заточения… да… да. Восемь дней, восемь долгих дней в подземелье. Значит, все? Все кончилось? Я оттуда выбрался?
– Где?..
– Вы находитесь в медицинском центре. Я доктор Югман. Вы помните свое имя?
Я ответил не сразу. Образы всплывали в мозгу фрагментами, как в калейдоскопе.
– Жо… Жонатан Тувье.
– Отлично, месье Тувье. И вы живете недалеко от озера в Аннеси, так?
Я попытался приподняться и повернуть голову. Но что-то в самом организме мне мешало. Все путалось… Больница… Доктор… Настоящая постель… У меня был миллиард вопросов, но я не мог их задать. Губы только невнятно пробормотали:
– Да… Аннеси. Я…
Образы на сетчатке начали постепенно совмещаться. Лица вокруг дрожали, растягивались, а потом обретали резкость. Я различил еще одного врача и смуглого человека в темной униформе.
– Фарид? Это ты, Фарид?
Ко мне наклонились.
– Кто такой Фарид?
Изрядным усилием я оторвал голову от подушки. До самой груди тело мое было накрыто белым одеялом.
– Фарид умер.
Я попытался пошевелить руками, но у меня ничего не вышло.
– Поднимите одеяло… пожалуйста… – попросил я.
– Зачем?
– Я… очень вас прошу. Я имею право увидеть. Это… мое тело.
Он откинул одеяло. Я сощурился: свет все еще меня беспокоил.
