Снег все еще падал, когда мы подъехали к загородным владениям Патрика Бюнеля. Я был абсолютно уверен, что ни разу сюда не приезжал в последние четыре года. За это время здесь ничего не изменилось, разве что плющ заполонил всю крышу шале. Шлагбаум был открыт, и машины свободно въехали. Первое, что меня потрясло, был мой пикап, припаркованный между бункером и шале. Номерной знак 74.
– Вы узнаете этот автомобиль, месье Тувье?
Я стиснул зубы:
– Это мой автомобиль. Его сюда пригнал Макс Бек.
Наилучшая защита – оставаться спокойным и говорить правду. Я и не собираюсь лгать. Если они увидят, что я уравновешен и четко все объясняю, то поймут, что я в своем уме и мне нечего скрывать. На стоянке возле пикапов толпились замерзшие полицейские. Входные двери пакгауза перегородили желтой лентой. У меня в голове сразу нарисовался худший из сценариев. Мишель – Макс меня усыпил или накачал наркотиком, вынес меня через галерею из подземелья и перенес сюда вместе с трупом Пока и того типа с татуировкой орла. Единственная неприятность, которую он себе причинил, – это поездка на пикапе с трупами в багажнике. А сожженные сто тысяч евро? Фальшивые купюры? Или сбережения всей жизни? И его месть не закончилась за пределами подземелья. Наоборот, она только началась. Ему было мало отнять у меня Франсуазу и раздавить меня психологически. Он хотел, чтобы меня упекли. В тюрьму, в психушку… В такое место, где я не смогу больше видеть солнце, чувствовать запах травы. В вечную пропасть.
Но я не дамся. Я собрал всю свою волю, все мужество и вышел из машины. Снег валил сплошной стеной. Дул сильный ветер, и было очень холодно, наверное, один-два градуса ниже нуля.
– Ну, теперь вам это что-нибудь напоминает?
Я решительно и уверенно посмотрел на усатого полицейского:
– Нет. Ничего.
Усатый придвинулся к самому моему уху:
– У тебя не выйдет долго надо мной издеваться, уж поверь мне.
Он включил фонарь, подозвал одного из полицейских и обернулся к остальным:
– Пошли! Только не надо туда тащиться толпе в пятьдесят человек. Со мной пойдет только доктор Пармантье.
Он приподнял ленты заграждения, толкнул тяжелую металлическую дверь и отряхнул пальто. Перед нами открылся бетонный коридор метра три-четыре длиной. Мы вошли. Снова оказавшись здесь, я испытал странное чувство. Я вспоминал звуки, образы… Свое сражение с Поком, чтобы вернуть его к жизни. Незабываемые моменты, проведенные вместе с ним. Мы не повернули налево, в помещение, где четыре года назад я закрылся со своим псом, а направились прямо к винтовой лестнице. Меня вдруг охватил страх, ноги отказывались слушаться. Я затоптался на месте, пытаясь повернуть назад. Психиатр преградил мне дорогу:
– Надо идти, месье Тувье. Вы ничего не будете бояться, договорились?
Я кивнул, зажав рот руками. Надо себя контролировать. До ушей опять дошел его голос:
– Что вас так напугало? Темнота?
Я задумался. Но думать надо было быстро, чтобы не попасть впросак.
– Нет. Можем спускаться.
Дневной свет постепенно погас. Фонарь полицейского освещал бугорчатые серые стены. Откуда-то тянуло ветром, с потолка просачивалась и тихо капала вода. Чтобы войти в следующую дверь, нам пришлось нагнуться. Дверь открылась со скрипом. За ней оказался длинный коридор с поворотом. Он привел нас в просторный зал с очень высоким потолком. Полицейский нагнулся и нажал какую-то кнопку. Сначала раздалось гудение, потом вспыхнул галогенный свет.
Я застонал, прижав кулаки к лицу.
Посредине зала возвышалась палатка. Моя кроваво-красная пирамида с колышками, вбитыми в пол. Пошатываясь, я подошел ближе. По полу вдоль стен шла красная линия.
– Раньше, во времена Второй мировой войны, здесь был командный пункт, – сказал психиатр. – Офицеры обсуждали конфиденциальные вопросы возле стены. Если кто-то хотел обратиться к ним, он имел право зайти за красную линию только с разрешения старшего по званию.
Когда мы заходили за линию, он поддерживал меня за руки. Вентиляционное отверстие на потолке вело на верхний этаж. Я обошел несколько кучек дерьма, обогнул колодец, зиявший слева. Мне казалось, что меня вот-вот вырвет, или я потеряю сознание, или и то и другое. Те же вбитые в бетон колышки, те же натянутые веревки. Я разглядел даже озерцо воды перед палаткой, которое мы устроили, чтобы выманить Пока.
Макс все воспроизвел один в один.
Сердце у меня выскакивало, когда я вошел в палатку.
Теперь я упал на колени и пополз на четвереньках. Пальцы мои пробежали по восьми вертикальным насечкам на коремате, и я не смог сдержать слез… Внутри лежала моя одежда, как была, нетронутая. Куртка, свитер с разорванным рукавом, рукавицы, подбитые мехом ботинки. Кастрюля, стакан, горелка, каска с баллончиком ацетилена… Я встряхнул баллончик: он был пуст. Ведь весь газ вышел тогда, возле ледника. Потому что все здесь было ненастоящим.
Я обернулся к двоим спутникам. Грудь у меня ходила ходуном, я плакал и смеялся одновременно.
– Это обман! Он нас всех обвел вокруг пальца!
Я указал на стенки палатки:
– Он снял внутреннюю палатку, потому что она была забрызгана кровью! Вы что же, думаете, я стал бы ставить только тент без внутренней палатки? Он притащил сюда только то, что надо было ему, чтобы… чтобы загнать меня в ловушку! Один спальник, один коремат, одна пара рукавиц! И надпись «Кто лжец?» с моей куртки спорота. А где ящик и топор? А Фарид? Его тело сейчас на дне другой, настоящей пропасти, и цепь там же. Макс снял палатку и перенес сюда и дерьмо тоже перетащил. Уму непостижимо!
Я заметил проигрыватель. Пластинку с птичьим пением.
– Он все предусмотрел с самого начала. Для того и принес сюда этот странный хлам: проигрыватель на сорок пять оборотов. Ему надо было, чтобы меня сочли психом.
Поискав глазами, я не нашел фотоаппарата. И «ловушка для сновидений» тоже исчезла. На ум пришла фотография незнакомых мужчины и женщины перед лавкой бижутерии. Может, Макс щелкнул случайных людей… А татуировка, а серьга с буквой «С»? А может, не Седрик? Может, Клэр?
[27]
Я показал на острый камень:
– И камень не тот.
Поднявшись на ноги, я откинул назад волосы руками в наручниках.
– Вы что, до сих пор не поняли, что все это – гигантский маскарад?
Полицейский взвился от ярости и потащил меня за руку прочь из палатки. Потом вынул из кармана несколько фотографий и швырнул мне в лицо:
– Гляди, что наснимали мои ребята. Гляди хорошенько!
Снимки упали на пол, я их поднял и поднес к свету. На этот раз мой желудок свело спазмом, и, хотя рвоты не было, им пришлось дать мне противорвотное. На первых снимках были крупные планы Пока с полностью содранной шкурой. Он превратился в какую-то кровавую массу, но не это повергло меня в шок. Тут было что-то, чего я не мог понять. Труп собаки был совершенно цел. А где след от выстрела? Или пуля задела только кожу? И самое главное: откуда же отрезали те куски мяса, которые мы ели? Я поискал глазами психиатра. Он оказался у меня за спиной. Стиснув зубы и затаив дыхание, я всмотрелся в остальные снимки. Они выскользнули из рук, и я так и остался стоять, неподвижно уставившись в раскрытые ладони.
