В 1860-х гг. Великобритания добилась огромных успехов не только внутри страны, но и за ее пределами. Рельсы железных дорог добрались до всех ее уголков, а британские торговые корабли – до всех континентов мира. Хотя в условиях свободной торговли продовольствием традиционное сельское хозяйство не выдерживало конкуренции, промышленность Великобритании все еще была впереди набиравших силу индустрий Германии и Америки. Реформы органов городского управления 1830-х гг. превратили городское хозяйство в мощную отрасль экономики. Население Бирмингема выросло с 70 000 человек в начале столетия до 350 000 к концу 1870 г. Подобный рост наблюдался в Манчестере, Ливерпуле, Лидсе, Шеффилде и Ньюкасле. Это были большие города с мощной инфраструктурой – городскими магистратами, гостиницами, железнодорожными вокзалами и картинными галереями, ни в чем не уступавшими европейским. Муниципальные инновации возглавил мэр Бирмингема, либерал Джозеф Чемберлен, который был избран в 1873 г. Говорили, что он «облагородил Бирмингем, превратил его в большой торговый центр, город прекрасных парков и тротуаров, обеспечил его газом, водой и даже судом присяжных». Он с гордостью назвал такое благоустройство социализмом. В то же время Анджела Бурдетт-Коутс и Октавия Хилл возглавили борьбу за предоставление жилья городским беднякам. Вдохновившись деятельностью американского филантропа Джорджа Пибоди, они делали все возможное, чтобы переселить «достойных представителей бедноты» из трущоб в квартиры. Они убеждали потенциальных застройщиков, что из разумной арендной платы можно извлечь неплохую прибыль, таким образом пропагандируя принцип «пятипроцентной филантропии».
Правительство Гладстона с не меньшей настойчивостью продолжало проводить все новые и новые реформы. На государственную службу теперь брали не по протекции, а строго отбирая претендентов. Была отменена покупка военных дипломов. Университеты распахнули двери для представителей всех вероисповеданий. Преподавателям Оксфорда и Кембриджа разрешили жениться, и северные предместья Оксфорда заполнили величественные дома в готическом стиле для их семей. Благодаря созданию Британского конгресса тред-юнионов профсоюзы в 1871 г. получили статус юридических лиц, но стачечникам запретили выставлять пикеты против штрейкбрехеров. В 1872 г. вышел закон о введении тайного голосования, который стал тяжелым ударом для престарелого Рассела. Он предупреждал об опасности перехода «от избирательного права домовладельцев
[45]
ко всеобщему избирательному праву». Виги, которые на протяжении многих лет приходили в ужас от одного слова «демократия», уже не могли соперничать с либералами.
Во внешней политике Гладстон придерживался курса осторожного империализма и обособленности от европейских неурядиц, взятого еще Пальмерстоном. Точно так же, как Великобритания держалась в стороне от революционных движений 1840-х, она самоустранилась от новой объединенной Германии Бисмарка и от кошмара осады Парижа в 1870 г.
Однако игнорировать Ирландию было не так просто. Из-за голода и эмиграции в Америку население катастрофически сократилось. В то время как в Англии наблюдался демографический взрыв, численность ирландцев резко падала. За два десятилетия от восьмимиллионного населения, которое составляло треть всех обитателей Британских островов, осталась только половина. Ирландия была угнетенной страной, собственностью иностранцев – английских землевладельцев, под властью иностранного правительства. Религия, которую исповедовали ирландцы, подвергалась гонениям. Но, когда палата лордов, крайне заинтересованная в том, чтобы Ирландия оставалась под властью Англиканской церкви и английского парламента, ополчилась против реформы, Гладстон практически ничего не мог сделать, чтобы облегчить бедственное положение Ирландии. Зато он преуспел в дестабилизации Англиканской церкви Ирландии и принятии ряда земельных законов, которые расширили права ирландских арендаторов.
После шести лет у руля власти кабинет Гладстона выдохся. Дизраэли издевательски сравнил его с «грядой потухших вулканов, из мертвенно-бледных вершин которых не вырывается ни один язычок пламени». На выборах 1874 г. либералы, хотя и завоевали большинство голосов, не смогли получить большинство мест в парламенте. К власти снова пришли тори во главе с 69-летним Дизраэли, который стал премьером. За долгие годы, проведенные в оппозиции, он понял, что расширенный избирательный корпус ожидает новых прогрессивных реформ. Он отменил запрет Гладстона на мирное пикетирование против штрейкбрехеров. Один из профсоюзных руководителей высоко оценил этот шаг, сказав, что тори «за пять лет сделали для рабочего класса больше, чем либералы за пятьдесят». Дизраэли также провел законы о строительстве государственного жилья, образовании, здравоохранении и охране труда на заводах и фабриках. В чем он категорически был не согласен с либералами, так это в вопросах внешней политики. Дизраэли надеялся вернуться к тому, на чем остановился Чатем. В 1875 г. он добился приобретения Великобританией почти половины акций компании Суэцкого канала, тем самым проложив стране путь на восток. В следующем году он привел Викторию в восторг, объявив ее императрицей Индии (чему, к ярости королевы, активно противился Гладстон). Однако империалистическая политика была обоюдоострым мечом. Дизраэли убеждал Турцию в необходимости остановить русскую экспансию в Крыму и на Кавказе и даже поднял вопрос о новой Крымской войне. Все шовинистические силы объединились, и в пабах и мюзик-холлах не умолкая звучала песня с рефреном: «Мы не хотим сражаться, но, о боже, у нас есть корабли, у нас есть люди, у нас есть и деньги». Так возник политический термин «джингоизм» (от англ. by jingo, что можно перевести как «о боже»).
Гладстон обвинил Дизраэли в том, что тот спровоцировал «турецкие зверства» в отношении болгарских христиан. Он утверждал, что «ни один каннибал с островов Южных морей не мог бы без возмущения и негодования слышать, что там произошло». Дизраэли парировал укол, сказав, что худшее из зверств над болгарами – сам Гладстон. Следующим шагом, предпринятым Гладстоном в оппозиции, стала его избирательная кампания в Мидлотиане в 1879 г., для которой он избрал совершенно новую для британских политиков тактику. До того времени все массовые собрания считались прерогативой методистской церкви, а не политиков. Гладстон выступал на огромных митингах с задних площадок железнодорожных вагонов, прибегая к услугам «крикунов», которые доносили его слова до самых отдаленных слушателей. В своих речах, которые были заблаговременно представлены прессе, он обвинял Дизраэли в том, что тот проводил «ограниченную, беспокойную, бесноватую и самонадеянную внешнюю политику, ублажая собственное тщеславие и гордыню». Такую практику ведения избирательной кампании Дизраэли (и сама Виктория) осудили и признали «неконституционной».
В 1880 г. либералы под предводительством Гладстона, наделав много шума, вернули себе власть. Дизраэли ушел на покой, поселившись в своем загородном имении в Хьюэндене недалеко от Биконсфилда, где спустя год скончался. Он был политическим конъюнктурщиком и лицемером, который в совершенстве овладел секретом обаяния. Дизраэли тонко чувствовал настроения масс и умело ими манипулировал, как, впрочем, и самой королевой. Еще в молодости он уничтожил Пиля как политика, но принял от него эстафетную палочку лидера прогрессивных тори, в то время как большинство европейских консерваторов были монархистами и реакционерами. Дизраэли невероятно много сделал для либерализации английской политики. В период становления его карьеры избирательное право становилось достоянием все большего числа людей, и он сделал правильный вывод: консерватизм должен измениться или умереть. По иронии судьбы в следующей половине столетия именно либералы проигнорировали этот его завет.
