Как писал историк Р. Г. Скрынников, «репрессии носили в целом беспорядочный характер. Хватали без разбора друзей и знакомых Челяднина, уцелевших сторонников Адашева, родню находившихся в эмиграции дворян и так далее. Побивали всех, кто осмеливался протестовать против опричнины» [22].
Исключения не делались даже для высших церковных сановников. В 1566 г. на Руси был поставлен новый митрополит Филипп (Колычев). К его посвящению в сан специально была подготовлена грамота, в которой новый глава Русской церкви обещал «…в опричнину и в царский домовый обиход не вступаться и, по поставлении, из-за опричнины… митрополии не оставлять» [2]. Но не прошло и двух лет, и 22 марта 1568 г. во время богослужения в Успенском соборе митрополит Филипп отказался благословить царя и произнес речь, увещевая царя отменить опричнину. На это, согласно житию, царь ответил: «Что тебе, чернцу, до наших царьских советов дело?» [2]. После этого слуг и приближенных митрополита опричники силой вывели из собора, и, «…водя по всем улицам, мучили и хлестали железными хлыстами» [9], несколько человек забили насмерть.
Против митрополита инициировали процесс в церковном суде, по приговору которого Филипп был низложен и заточен в Тверском Отроче монастыре, где во время разорения Новгорода его задушил Малюта Скуратов.
В 1569 г. царю стало известно о заговоре против него, который он посчитал чрезвычайно опасным. Суть его хорошо передает запись о следственном деле в описи архива Посольского приказа: «…о здаче Великого Новагорода и Пскова, что архиепископ Пимин хотел с ними Новгород и Псков отдати литовскому королю, а царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Руси хотели злым умышленьем извести, а на государство посадити князя Владимира Андреевича» [4].
Митрополит Филипп и Иван Грозный. Художник Яков Турлыгин
Историки по сей день спорят о том, существовал ли заговор в реальности или был придуман от начала до конца. Но, так или иначе, именно он стал причиной смерти Владимира Старицкого и его семьи, уцелели только трое детей. Двоюродному брату Ивана Малюта Скуратов и Василий Грязной объявили, что «…царь считает его не братом, но врагом, ибо может доказать, что он покушался не только на его жизнь, но и на правление» [9]. По приказу царя князь Владимир Андреевич принял яд, его жена и девятилетняя дочь также были отравлены. Из монастыря в Москву вызвали престарелую мать старицкого князя Ефросинью, но по дороге тетка царя «совершенно случайно» угорела.
Потом настал черед Новгорода. Иван собрал всех опричников, способных носить оружие, вперед были высланы разъезды, занявшие все почтовые станции и городки по дороге, под предлогом борьбы с чумой въезд и выезд из Новгорода были запрещены – чтобы никто не предупредил северян о движении опричного войска.
Грабежи и убийства начались еще по дороге – в Твери и Торжке, а 2 января 1570 г. передовые отряды подошли к Новгороду и сразу взяли его в кольцо, «дабы ни един человек из града не убежал» [23]. В Новгороде опричники устроили кровавую резню: «Царь и великий князь сед на судище и повеле приводити из Великаго Новагорода владычних бояр, и служилых детей боярских, и гостей, и всяких городцких и приказных людей, и жены, и дети, и повеле перед собою люте мучити» [27]. Несчастных жгли огнем, потом привязывали к саням длинной веревкой и волокли две версты до Новгорода, где связывали (детей привязывали к матерям) и бросали с моста в реку, где другие «каты» заталкивали их под лед огромной полыньи палками. «Глава заговора», новгородский архиепископ Пимен, был отправлен в Москву – старика, более тридцати лет окормлявшего Новгород, посадили на кобылу задом наперед и велели всю дорогу дуть в волынку – атрибут скоморохов. В Москве церковный суд лишил Пимена сана, он был заточен в Никольский монастырь в Веневе, где год спустя умер.
Город был полностью разграблен, на оставшихся в живых новгородцев были наложены огромные штрафы, которые выбивали – в прямом смысле – кнутом на «правеже» еще много месяцев. Через годы Иван впишет в составленный им «Синодик опальных», список убитых его волею людей, страшную в своей лаконичности фразу: «По Малютине скаске новгородцев отделал тысящу четыреста девяносто человек» [18]. И историки до сих спорят, является ли эта цифра общим количеством погубленных в Новгороде людей или это «достижение» только отряда под предводительством Малюты.
Из Новгорода опричники двинулись в Псков, который ждала та же судьба. Но «пскопских» спас местный юродивый Никола, протянувший царю кусок мяса. На недоумение Грозного – зачем ему мясо в пост, юродивый, по преданию, ответил: «Да разве Ивашка думает, что съесть постом кусок мяса какого-нибудь животного грешно, а нет греха есть столько людского мяса, сколько он уже съел?» [5]. По другой версии, юродивый потребовал: «Хватит мучить людей, уезжай в Москву, иначе лошадь, на которой ты приехал, не повезет тебя обратно» [27]. На следующий же день лучший конь царя пал, и испуганный самодержец велел возвращаться в Москву. Так или иначе, но Псков отделался малой кровью – Иван поверил знамению и покорился, как он считал, Божьей воле.
В целом же, несмотря на реки пролитой крови, все шло не так, как задумывал Иван. В стране вовсе не воцарился порядок, наоборот – начался хаос. В землевладениях, постоянно менявших хозяев, почти перестали сеять хлеб. Страну терзал голод. К этой напасти добавились эпидемии, те же новгородские земли через несколько лет после погрома выкосил мор. Вкусившие крови опричники сделались неуправляемыми и в открытую грабили население. Тогда Грозный попытался навести порядок уже привычными ему методами.
Следствие о «новгородской измене» тянулось больше года, но, когда «розыск» был закончен и площадь в Китай-городе летом 1570 г. украсилась плахами, на эшафот, к удивлению собравшихся, взошли не только новгородцы. В частности, были казнены несколько высокопоставленных чиновников, в том числе многолетний глава внешнеполитического ведомства Иван Висковатый, занявший этот пост еще при Адашеве, и царский казначей Никита Фуников. Казнь была жестокой – царь «…повеле казнити дияка Ивана Висковатово по суставом резати, а Никиту Фуникова, дияка же, варом (кипятком) обварити» [14]. Многих чиновников казнили вместе с семьями.
Вслед за чиновниками впервые настал черед опричников. Иван не стал казнить своих верных псов публично, но именно после публичных казней нашла свою смерть практически вся верхушка опричнины. «Келаря» Афанасия Вяземского несколько месяцев избивали палками, требуя денег, из-за чего князь и умер в тюрьме «в железных оковах». Что касается Алексея и Федора Басмановых, то, по свидетельству Курбского, царь приказал Федору убить собственного отца, после чего палачи прикончили и сына. Поиск «измены» в рядах опричников принес богатую жатву – опричный дворецкий Лев Салтыков был сперва пострижен в монахи в Троице-Сергиевом монастыре, а затем казнен; расстался с жизнью и наиболее знатный из опричных думных дворян – Иван Федорович Воронцов.
Но все эти казни никак не могли помочь в борьбе с самой страшной напастью, пришедшей на Русь в те годы, – набегами крымских татар. Вернее, это были уже не набеги – крымский хан гулял по Руси со всей своей армией. Это была война – война, которую Московское княжество безнадежно проигрывало. А самое тяжелое поражение случилось через год после московских казней.
