– Ранили его только тяжело, – поправила Семакину Эллина – с Борей она все эти годы переписывалась и знала, что он едва не погиб от осколка разрывного снаряда, попавшего ему в живот. – Но он не унывает…
– И мы не будем, – бодро улыбнулась соседка. – Главное – война кончилась, теперь заживем!
Оптимизма Семакиной Эллина не разделяла, но унывать тоже не собиралась, ведь к ней вернется Малыш…
Знал бы кто, что Графине пришлось пережить в сорок первом, когда Егор сообщил ей, что получил повестку и скоро уходит на фронт. И, главное, служить он будет не при штабе (с его великолепным знанием немецкого Малыш мог очень хорошо пристроиться, например, переводчиком), а на передовой, так как решил не отсиживаться в тылах, а защищать родину с оружием в руках. Этот поступок вызывал восхищение многих, но Эллине казался глупым мальчишеством. Она не понимала, зачем нужно лезть на рожон, если есть возможность себя поберечь. Она много раз пыталась вразумить Егора, но тот и слушать ничего не хотел. Пришлось смириться с его решением. Что Эллина и сделала, хотя чуть с ума не сошла от переживаний. Каждую ночь ей снились страшные сны, в которых ее Малыш погибает, Эллина вскакивала с кровати с криком ужаса, а потом, поняв, что это был всего лишь кошмар, кидалась на спящего рядом Егора и начинала осыпать его поцелуями. Сам Данченко, казалось, совсем не боялся смерти. «Не переживай ты так за меня, – смеялся он в ответ на Эллинины причитания. – Ничего со мной не случится, я ж заговоренный…» Но та все равно переживала и, начихав на давний зарок никогда не плакать, рыдала дни напролет…
Егор ушел на фронт в августе. Эллина не пошла на вокзал его провожать. Она закрылась в своей комнате и просидела весь день у иконы, молясь богу, в которого никогда не верила.
Писем от Малыша Эллина стала ждать уже на следующий день после его отбытия, но прошел целый месяц, прежде чем она получила первое. Егор писал, что все у него в порядке, воюет и уже получил сержантские лычки. Война в его письмах была не адом, а захватывающей, хоть и очень жестокой игрой. Читая их, Эллина успокаивалась и сама начинала верить в неуязвимость своего Малыша. Однако стоило очередному его посланию задержаться, как ее охватывал дикий страх и вновь одолевали кошмары…
В таких мучениях Эллина и жила. Но не только душевные терзания омрачали ее существование, а еще все, чем ее пугал Хайнц: голод, холод, лишения, бомбежки. С питанием в Москве было худо, отопления не давали, купить элементарные вещи типа мыла не представлялось возможным, о лекарствах вообще можно было забыть, а тут еще постоянные налеты авиации и многочасовое сидение в сырых, напичканных людьми бомбоубежищах. Многие знакомые Эллины, а также кое-кто из соседей уехали в эвакуацию, но она осталась в столице. Как она могла покинуть Москву, если Малыш пишет ей на этот адрес, и здесь, в этой квартире, каждая вещь напоминает о нем?..
Прошло чуть меньше полугода. Наступил 1942-й. Весточки от Егора исправно приходили и были по-прежнему полны оптимизма, но Эллине уже не хватало их даже для минимального успокоения. Ей нестерпимо хотелось видеть Малыша! Эллине казалось, что без него она чахнет, точно цветок без живительной влаги. «Хоть одним глазком бы взглянуть на него, – мечтала она. – А лучше – взять за руку. Прижаться к его стройному телу… Многое бы я отдала за то, чтобы оказаться с ним рядом».
И вот однажды, когда сил бороться с этим желанием уже не было, Эллина решила отправиться на фронт. Естественно, ни медсестрой, ни радисткой, ни тем более зенитчицей она стать не могла, поскольку не имела нужных навыков, но она знала, что существуют концертные бригады, выступающие перед солдатами. Правда, обычно устраивались эти выступления в госпиталях, но так как Егор ни разу не был ранен, Эллине нужно было попасть именно на фронт. Ей это казалось делом плевым. Она была в курсе, что Малыш воюет на Западном фронте, где-то недалеко от Москвы (последнее письмо пришло из Калуги) в составе пятидесятой армии генерала Болдина, и она знала номер дивизии, полка, роты, в которой служил Егор. Потому-то наивно полагала, что для встречи с Малышом ничего, кроме ее горячего желания увидеть его и этих знаний, не нужно. На деле же все оказалось совсем не так. И трудности начались практически сразу.
Во-первых, для того чтобы быть принятой в бригаду, Эллине пришлось сменить репертуар и имидж: разучить несколько патриотических песен и поменять длинные концертные платья, боа и босоножки на гимнастерку, грубую юбку, шинель и сапоги. Во-вторых, на передовую попасть было практически невозможно, поскольку рисковать жизнью гражданских лиц никто не собирался, в том числе сами артисты. Вот и колесили по тылам, выступая для раненых да рабочих военных заводов. Через пару недель Эллина поняла, что, оставаясь в бригаде, она так и не приблизится к линии фронта, и пустилась в вольное плавание. Но без мужской опеки она обходиться не могла, поэтому увела за собой из бригады влюбленного в нее аккомпаниатора, горбатенького гитариста Колюню. Он был изумительным музыкантом и надежным человеком. Колюня учил Графиню играть на инструменте, кроме того, добывал для нее пропитание, разводил костры, чтоб она могла согреться в дороге, искал ночлег и безошибочно определял путь, по которому нужно было передвигаться, чтобы избежать встречи с военными патрулями.
Медленно, но верно они продвигались в сторону Калуги, приближаясь к линии фронта.
После трех дней странствий они попали в поселок, из которого совсем недавно были выбиты немцы. Эллина разговорилась с женщиной, у которой попросила воды напиться, и та поведала ей, что ставка наших войск находится совсем неподалеку. В обход часов пять, но если напрямик через лес, так и за два дойти можно.
Эллина тут же подхватила своего спутника под руку и потащила в сторону леса, на ходу объясняя, зачем она это делает. Колюня, выслушав ее сумбурную речь, попытался убедить Графиню выбрать другой маршрут, длинный, но более безопасный.
– А в этом-то маршруте что опасного? – горячилась она, не переставая тянуть его за руку.
– Во-первых, в незнакомом лесу очень легко заблудиться, – доходчиво объяснял ей Колюня. – Тем более зимой, когда проторенных троп не видно. И если мы заблудимся, то замерзнем. Во-вторых, есть огромная вероятность натолкнуться на немцев…
Графиня сама все прекрасно понимала, но прислушиваться к голосу разума, когда от Малыша ее отделяет лишь несколько километров, не желала категорически.
– Если не хочешь рисковать, можешь вернуться, – сказала она Коле. – А я пойду вперед… – И, не дожидаясь от гитариста ответа, зашагала к лесу, прекрасно осознавая, что Колюня последует за ней.
Естественно, так и случилось. Гитарист догнал ее у опушки. Предчувствие подсказывало ему, что он делает роковую ошибку, идя на поводу у этой безрассудной особы, но он не мог бросить даму сердца одну.
Глава 2
Они заблудились. Проплутав по лесу несколько часов, уже затемно они вышли к какой-то деревеньке. Эллина с Колюней так измучились, так продрогли, что потеряли всякую бдительность и, не заметив на борту стоявшего в конце улицы грузовика свастику, постучались в первый попавшийся дом. Им не открыли. Тогда Колюня предложил:
