Книга Австро-Венгерская империя, страница 115. Автор книги Ярослав Шимов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Австро-Венгерская империя»

Cтраница 115

Германия была заинтересована в отвлечении внимания и сил России на восток по стратегическим соображениям: это позволило бы ей в случае конфликта с Францией и, возможно, с Англией избежать войны на два фронта. Правда, немецкий генеральный штаб давно учитывал возможность одновременной войны на западе и востоке, и именно из этого исходил знаменитый «план Шлиффена», в соответствии с которым действовали германские войска в начале Первой мировой войны. В качестве главного противника Германии А. фон Шлиффен, занимавший до 1906 г. должность начальника генштаба, рассматривал Францию. «Германия должна сосредоточиться на одном неприятеле, — писал Шлиффен, — самом сильном и опасном, каковым [для нее] может быть только Франция». России отводилась роль второго противника, активные действия против которого могли быть развернуты только после разгрома Франции. Такой подход объяснялся не только чисто военными соображениями, но и тем, что в Берлине понимали: непосредственных поводов для военного столкновения у Германии и России почти не было, даже если учитывать описанную выше активность немцев на Балканах и Ближнем Востоке и ряд экономических противоречий между двумя странами.

Сам по себе достаточно справедлив риторический вопрос современного российского историка: «Какие у России с Германией (не Австро-Венгрией) были такие уж острые разногласия, чтобы из-за них хвататься за оружие? По существу, никаких» (Истягин Л. Г. Диалектика факторов с исторической дистанции // Пролог... С. 56). Можно сказать, что обе державы стали в какой-то мере жертвами заключенных ими союзов с третьими странами: Германия — с Австро-Венгрией, Россия — с Сербией и Францией. После сараевского убийства, когда стало ясно, что в Вене намерены во что бы то ни стало примерно наказать Сербию, Германия была вынуждена поддержать своего союзника, т.к. разрыв с дунайской монархией, как уже не раз говорилось, грозил бы Берлину политической изоляцией. В свою очередь, Россия, оставаясь на протяжении четверти века верной союзу с Францией, обрекла себя на неприятельские отношения с Германией, поскольку разрешение германо-французских противоречий мирным путем после 1870 г. не представлялось возможным.

Говоря о германской политике накануне Первой мировой войны, необходимо учитывать еще один фактор. Националистическая и милитаристская пропаганда в империи Вильгельма II была более интенсивной, чем в других странах. Подавляющее большинство немецких политиков, не говоря уже о военных, находилось в плену шовинистической великогерманской идеологии, имевшей ярко выраженный антиславянский характер. «Мысли о неизбежности войны Германии с Россией распространялись прежде всего прибалтийскими немцами-эмигрантами, прибывавшими в Германию с 70-х — 80-х годов XIX в.... Страх перед русским колоссом увязывался с презрением к так называемому полуазиатскому варварству русских и убежденностью в их экономической, военной и культурной отсталости... Исходившей из России «угрозе германской культуре», по мнению [немецких] публицистов, следовало своевременно противодействовать путем превентивной войны, которую они рассматривали как решающий момент борьбы между высокой и отсталой культурами» (Туполев Б. М. Россия в военных планах Германии //Пролог... С. 51). Можно вспомнить в этой связи и слова, как-то сказанные Вильгельмом II в приватной обстановке: «Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно. Никого не следует ненавидеть, но я ничего не могу поделать; я ненавижу их». Конечно, с такими настроениями трудно было наладить диалог с великой славянской державой.

Тем не менее, подводя итог рассуждениям о политике Германии в годы, предшествовавшие Первой мировой, хотелось бы дистанцироваться от популярных одно время (особенно в 20-е — 30-е гг.) утверждений о том, что именно на Германии лежит главная вина в развязывании войны. Во-первых, вопрос о виновниках случившегося в 1914 г. сейчас, к счастью, практически снят с повестки дня исторических исследований и дискуссий — в том смысле, что серьезные историки более не стремятся расставить страны «по ранжиру», от главных виновников до невинных жертв.

Во-вторых, говоря об истоках катастрофы 1914 года, нельзя забывать о внутренней логике национализма, захлестнувшего Европу в конце XIX — начале XX вв. Как известно, «национализм любого вида имеет одинаковую основу, которая состоит в готовности людей эмоционально отождествлять себя со «своей нацией» ... Такая готовность легко поддается эксплуатации в политических целях» (Хобсбаум Э. Век империи, 1875—1914. Ростов-на-Дону, 1999. С. 210). Когда-то, в эпоху первых буржуазных революций, национализм в Европе имел по большей части либерально-демократический характер, являясь идеологией социального и национального освобождения и/или объединения — там, где две эти задачи были тесно связаны между собой (как, например, в Германии и Италии). Однако авторитарно-имперские государственные механизмы, смонтированные еще в эпоху абсолютистских режимов, оказались на удивление крепкими и не были в XIX в. полностью уничтожены ни в одной из ведущих европейских стран — даже в республиканской Франции. Национализм постепенно оказался поставлен на службу империализму, утратив свою былую демократическую направленность, которую он «уступил» своему быстро набиравшему силу сопернику — социализму. Комбинация «классического» империализма и национализма, наиболее ярким примером которой была созданная Бисмарком Германская империя, привела к появлению государств-хищников, готовых беспощадно бороться с другими такими же хищниками.

Вот почему рассуждения о том, кто более всего виновен в том, что хищники наконец сошлись в решающей схватке, представляются непродуктивными. Категорические заявления о том, что «июльский кризис (а значит, и Первая мировая война. — Я.Ш.) был инициирован политикой Австро-Венгрии и Германии» (Игнатьев А.В. Внешняя политика России 1907— 1914 гг. Тенденции. Люди. События. М., 2000. С. 209), столь же далеки от истины, как и противоположные утверждения прогермански настроенных историографов, обвиняющих в разжигании мирового пожара исключительно Россию и ее клиента Сербию.

Что касается Германии, то по отношению к ней стоит, на мой взгляд, ограничиться следующим выводом: многие (но далеко не все) из средне- и долгосрочных факторов, обусловивших возникновение Первой мировой войны, действительно появились в результате агрессивной Политики Германской империи. После 1967 г., когда вышла наделавшая немало шуму монография немецкого историка Ф. Фишера «Схватка за мировое господство», в которой предвоенная политика Германии была подвергнута подробному, квалифицированному и лишенному «патриотических» симпатий анализу, подобная оценка стала в исторической науке более или менее общепринятой. Главная «вина» Германии заключалась в том, что ей удалось победить Францию в войне 1870—1871 гг., нажив себе тем самым смертельного и непримиримого врага. Именно франко-германское противостояние стало фактором, оказавшим влияние почти на все политико-дипломатические комбинации в Европе конца XIX — начала XX вв. Разгром армии Наполеона III при Седане был первым ходом в колоссальной шахматной партии, завершившейся в июле 1914 года матом всему «европейскому концерту держав».

обеих держав достичь компромисса в балканском вопросе, несмотря на временное улучшение русско-австрийских отношений в 1897—1908 гг., вызвала трения между Россией и Германией как союзником дунайской монархии. Это, в свою очередь, способствовало дальнейшему сближению Петербурга с Парижем, а затем и с Лондоном, и окончательному расколу Европы на два военно-политических блока. Таковы были для России основные долгосрочные политические факторы, предопределившие в конечном итоге ее участие в Первой мировой войне.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация