7 июля на совещании общего совета министров Австро-Венгрии (т. е. глав правительств обеих частей монархии и «совместных» министров иностранных дел, обороны и финансов) граф Тиса решительно выступил против войны. Но уже спустя неделю он сдался: 14 июля вместе с остальными членами совета премьер-министр Венгрии поддержал предложение предъявить Сербии ультиматум, составленный в самых жестких выражениях. На следующий день, выступая в нижней палате венгерского парламента, Тиса заявил, что война неизбежна. Очевидно, изменение его позиции было вызвано несколькими факторами. Среди них можно назвать полученные из Берлина заверения в верности Германии союзническому долгу (Тиса всегда отличался прогерманскими настроениями); позицию старого императора, склонявшегося к войне; аргументы одного из советников Тисы — графа И. Буриана, считавшего, что если Австро-Венгрия не станет воевать с Сербией, это вызовет ощущение безнаказанности у Румынии, которая предъявит претензии на Трансильванию; наконец, усиление милитаристских настроений в Венгрии, где в пользу войны начали высказываться как деятели оппозиции, так и приверженцы самого Тисы.
Итак, глава венгерского правительства «сломался» и перешел в лагерь сторонников войны. Теперь осуществлению их планов мешали другие, казалось бы мелкие, но на самом деле немаловажные обстоятельства. Императорская и королевская армия, как обычно, оказалась неподготовленной к резкому обострению международной ситуации. Об ущербности мобилизационных планов и недостатках в расчетах австро-венгерских стратегов речь подробнее пойдет в следующей главе. Пока же отметим лишь одну деталь. С некоторых пор значительной части личного состава вооруженных сил монархии — главным образом солдатам, призванным из сельской местности, — ежегодно в июле — августе предоставлялись отпуска, во время которых они могли помочь своим семьям в уборке урожая. Экономические преимущества этой меры были несомненны, однако обороноспособность монархии каждое лето оказывалась ослабленной. 1914 год не стал исключением, несмотря на то что сразу после сараевского убийства большая часть военнослужащих, имевших право на летние отпуска, еще находилась в своих подразделениях. Тем не менее отпуска отменены не были. В результате в середине июля Конраду фон Гетцендорфу доложили, что армейские корпуса, дислоцированные в Будапеште, Инсбруке, Граце, Аграме (Загребе), Кракове, Прессбурге (Братиславе) и Темешваре (Тимишоаре), не могут быть укомплектованы ранее 25 июля. Начать боевые действия против Сербии ранее этого срока монархия была не в состоянии.
Стремясь ввести в заблуждение страны Антанты, австровенгерское руководство делало вид, что и не помышляет о военных приготовлениях. Многие военные, дипломаты и высшие чиновники демонстративно уехали в отпуска. Франц Иосиф находился на курорте в Бад-Ишле. (На другом австрийском курорте в это время проходил курс лечения сербский военачальник Р. Путник, действительно обманутый показным спокойствием венских правящих кругов; позднее, когда началась война, старый император поступил с ним по-рыцарски, предоставив возможность спокойно вернуться на родину и встать во главе сербских войск.) Однако на Балльхаусплац кипела работа: здесь готовили такой ультиматум, согласиться с условиями которого и тем самым избежать войны Белград был бы не в состоянии. Один из сотрудников министерства иностранных дел вспоминал: «У меня было чувство, словно я нахожусь не в политическом ведомстве, а в мастерской художника. Должен был быть создан документ, призванный ошеломить мир...» 19 июля общий совет министров одобрил текст ноты. На следующий день она была разослана дипломатическим представительствам монархии за рубежом. Тоща же — когда документ уже находился в пути! — Берхтольд ознакомил с текстом императора. Франц Иосиф заявил, что нота составлена в слишком сильных выражениях, но ничего не возразил, когда министр коротко ответил ему: «Так было нужно». Вечером 20 июля австрийский посол в Сербии В. Гизль получил текст ультиматума, однако передать его сербскому правительству он должен был лишь 23-го. Здесь сыграло роль обстоятельство, благодаря которому развязка конфликта оказалась оттянута еще на несколько дней: продолжался визит президента Франции Р. Пуанкаре в Россию, и в Вене не хотели, чтобы лидеры двух враждебных держав, узнав о демарше Австро-Венгрии, получили возможность без промедления выработать план совместных действий. Ультиматум нужно было вручить сербам уже после того, как Пуанкаре покинет Петербург. Почти трое суток судьба Европы в виде пары листков с текстом австро-венгерской ноты мирно лежала в сейфе императорского и королевского посольства в Белграде.
* * *
«Господа, это не ультиматум, это вообще не дипломатический документ, а самый обыкновенный Regimentskoman-dobefehl (приказ по полку)! Согласиться с такими требованиями не может ни одно государство на свете; война неизбежна!» Так заявил своим офицерам командир 88-го пехотного полка австрийской армии граф Антон Берхтольд (родственник министра
иностранных дел), ознакомившись с текстом ноты, который был накануне передан послом В. Гизлем правительству Сербии. В тот день, 24 июля 1914 г., это поняли все или почти все, кроме самых неисправимых оптимистов. В Петербурге русский министр иностранных дел С. Сазонов отреагировал на известие об ультиматуме почти так же, как австрийский полковой командир, заявив, что дело идет к европейской войне. Именно европейской, и в Вене на сей счет уже не могли питать никаких иллюзий. Ведь несколькими днями ранее, еще находясь в России, президент Франции Р. Пуанкаре в разговоре с австрийским послом Ф. Сапари заявил, прозрачно намекая на Сербию и сараевское убийство, что «правительство страны не может нести ответственность за действия, которые планировались кем-то на ее территории». А затем без обиняков добавил, что «у Сербии есть друзья». Русское же правительство могло обойтись и без подобных предупреждений: обязательства Петербурга перед Белградом, закрепленные январским договором 1914 г., были четки и недвусмысленны.
Ультиматум действительно не оставлял сербам практически никакого пространства для маневра. Дунайская монархия сформулировала свои требования, в соответствии с которыми сербское правительство должно было, в частности: «...Преследовать любые публикации..., общий тон которых направлен на подрыв территориальной целостности [австро-венгерской] монархии; ...уволить с военной и административной службы всех лиц, виновных в ведении пропаганды против Австро-Венгрии, имена которых императорское и королевское правительство сообщит королевскому [сербскому] правительству...; согласиться с участием органов императорского и королевского правительства в преследовании на территории Сербии подрывного движения, направленного против целостности монархии» (курсив мой. — Я.Ш.). Последнее означало фактическую утрату Сербией значительной части своего суверенитета. Принять это условие белградское правительство не могло — но удивительно уже то, что оно согласилось со всеми остальными условиями!
Сербия явно не желала преждевременной войны — настолько, что когда текст ответа сербов, врученного послу Гизлю вечером 25 июля, стал известен Вильгельму II, тот с изумлением и видимым облегчением заметил: «Повода к войне больше нет». Кайзер советовал статс-секретарю министерства иностранных дел Ф. фон Ягову предложить австрийцам занять Белград в качестве «города-заложника» и продолжать переговоры с сербами — но не воевать! Однако Вильгельм снова ошибся. Во-первых, оккупация габсбургской армией даже небольшого участка сербской территории уже означала бы войну. Во-вторых, в Вене хотели воевать, и отказ Белграда удовлетворить самое унизительное из требований монархии послужил австро-венгерскому руководству основанием для разрыва отношений и начала войны.
