Прямо противоположную позицию занимает, например, И. Деак. Отмечая, что Габсбурги на протяжении многих десятилетий занимались, причем не без успеха, разрешением проблем межнациональных отношений и региональной безопасности, венгерский исследователь утверждает, что в истории Австро-Венгрии «мы можем найти позитивный опыт, в то время как история национальных государств, возникших в Центральной и Восточной Европе после 1918 г., лишь показывает, чего следует избегать» (Deak, 9). Российский историк Т. Исламов, приводя слова Франца Иосифа о том, что Австро-Венгрия «представляет собой аномалию в современном мире», тем не менее подчеркивает, что «разумной, приемлемой для всех Народов Средней Европы альтернативы этой «аномалии» не нашлось. На развалинах многонациональной империи возникли новые государства, тоже многонациональные, за исключением Австрии и Венгрии. Только гораздо более хилые и беззащитные перед лицом внешних угроз» (Исламов. Австро-Венгрия в Первой мировой войне, 46). «3 ноября [1918 года] империя Габсбургов... перестала существовать. Ее исчезновение стало катастрофой для придунайской Европы и Европы в целом, — считает французский исследователь Ж. Беранже. — Новое устройство («версальская система». — Я.Ш.) создало больше проблем, чем разрешило. Распад [Австро-Венгрии] стал результатом преднамеренной акции и не был обусловлен исключительно усталостью народов монархии и обидами определенных национальных групп — пусть даже вполне обоснованными» (Berenger, 284). Неоднократно цитировавшаяся мной полемическая работа Ф.Фейтё «Реквием погибшей империи» вообще целиком посвящена обоснованию тезиса о том, что жизнеспособное габсбургское государство было преднамеренно разрушено победившей Антантой, которая стремилась либерализовать и «республиканизировать» всю Европу — причем, по мнению Фейтё, выдающуся роль в этом процессе сыграли масонские ложи (см. Fejto, 202— 232).
Вопрос о том, распалась ли дунайская монархия естественным путем или же была разрушена благодаря тому, что Вильсон, Клемансо и Ллойд-Джордж отдали ее на откуп национал-радикалам, тесно связан с общей оценкой исторической роли государства Габсбургов. Как правило, сторонники теории заговора Антанты и националистов против австрийского дома настаивают на том, что у Австро-Венгрии могло быть будущее, а ее сохранение привело бы к созданию гармоничной федерации, способной обеспечить безопасность и стабильное развитие населяющих ее народов. Их оппоненты, наоборот, полагают, что случившееся в 1918 г. стало логическим завершением многолетнего процесса распада габсбургской империи, которая не могла дать адекватный ответ на вызовы новой эпохи. Однако при всем разнообразии мнений, касающихся исторической роли государства Габсбургов и его наследия, можно выделить два основных подхода, которые определяют позицию тех или иных специалистов, а вместе с ними — широкого круга интересующихся историей и современностью Центральной Европы.
«Скептики» — назовем их так — как правило, исходят из представления о естественности распада любой империи, понимаемой как крупное многонациональное государство, возникшее в результате военной экспансии и объединенное сильной централизованной авторитарной властью. Империи, будучи архаичными моноцентристскими образованиями, обречены на вымирание — такое представление довольно прочно закрепилось в исторической и политологической литературе конца XX столетия, в первую очередь западной. Особенно распространенными стали подобные оценки после распада СССР, который многие поспешили назвать «последней империей» (несмотря на то, что по меньшей мере два благополучно существующих государства, США и Китай, обладают большинством имперских признаков). Вполне естественно, что эта теория, в которой слышны отзвуки либерально-позитивистского подхода к историческим проблемам, отдает предпочтение национальному государству как «форме политической организации, обеспечивающей данной нации психологические, социальные и экономические преимущества» (Wank. The Nationalities Question...). Поскольку национальное государство воспринимается «скептиками» как явление опять-таки естественное для современной эпохи (XIX—XX вв.), неудивительно, что габсбургская монархия кажется им нелепым анахронизмом, т.к. ее идеология представляла собой «скорее феодально-династическую концепцию, нежели современную идею международной организации, основанной на признании независимости национальных политических образований» (ibidem).
При этом из поля зрения «скептиков» выпадает факт, который представляется мне чрезвычайно важным для понимания природы государства Габсбургов и причин его гибели: после компромисса 1867г. дунайская монархия перестала быть империей. Как указывалось выше (см. раздел VII, главу «Несвятое семейство»), битва при Садовой и Ausgleich покончили, с одной стороны, с многовековыми притязаниями австрийского дома на главенство в Германии, с другой — с габсбургским абсолютистским централизмом, лебединой песней которого был режим А. Баха и его чуть более либеральная модификация при А. Шмерлинге. Миссия Австрии как христианской империи, «щита Европы» против турок была успешно выполнена еще раньше — в конце XVII — начале XVIII в. Вместо мессианского послания, которое несет с собой любая империя, Габсбургам в конце XIX столетия досталась гораздо более скромная, хоть и немаловажная, функция основного интегрирующего фактора на центральноевропейском пространстве. Империя без универсализма, без имперской миссии — нонсенс, и этот факт, наряду с преобразованием в 1867 г. государственного устройства монархии в духе умеренной децентрализации и либерализации, заставляет считать Австро-Венгрию постимперским государством. Конечно, множество имперских пережитков до самого конца сохранились в ее государственной системе, а внешняя политика габсбургского государства даже в начале XX столетия стояла на фундаменте, заложенном еще Кауницем и Меттернихом. Тем не менее нельзя говорить о том, что монархия представляла собой «обреченный анахронизм» (Williamson, 4), поскольку государство, не утратившее способность к поступательному развитию (этапами которого можно считать и Ausgleich, и Нагодбу, и межнациональные компромиссы в Моравии и Буковине), не может считаться обреченным.
Становится также понятно, почему дуалистическая монархия, в отличие от «Священной Римской империи» и от Австрийской империи при Меттернихе, не имела четко выраженной Staatsidee (если не считать таковой принцип верности государю и династии): постимперское государство — это всегда переходная стадия на пути от империи к иной форме политической организации; это нечто неустоявшееся, подверженное изменениям; это скорее процесс, чем явление. Дуализм и был таким процессом, промежуточной моделью государственного устройства. Новой же формой, в которую должно было вылиться постимперское развитие народов Центральной Европы в начале XX в., могла стать или разрозненная мозаика национальных и многонациональных государств (что и случилось после Первой мировой войны), или демократическая федерация придунайских народов, объединенная уже не только династическим принципом и общей историей, но и осознанием необходимости регионального единства
в целях обеспечения безопасности и стабильного развития
каждой нации.
Важность создания такой федерации сознавали и многие политические противники Габсбургов. «Необходимо... совместное выступление этих (центральноевропейских. — Я.Ш.) народов с единой программой, — писал в 1917 г. один из деятелей польского национально-освободительного движения С.Грабский. — Чтобы Западная Европа увидела, что эти народы находятся в согласии, и их освобождение явится гарантией постоянного мира». Такой же подход был характерен и для Т.Г.Маеарика, который попытался в 1918—1919 гг. создать Демократическую федерацию центральноевропейских народов. Выше упоминалось и о проекте «Придунайских Соединенных Штатов», разработанном венгром О. Яси. Но все эти планы остались на бумаге: с утратой главной интегрирующей силы, которой на протяжении нескольких веков являлись Габсбурги, народы Центральной Европы оказались заложниками собственных националистических страстей. «Династическая империя стягивала центр Европы, как гипс стягивает сломанную конечность; хотя для того, чтобы конечностью можно было двигать, гипс нужно снять, само его устранение не гарантирует выздоровления» (Taylor, 272).
