– Так чего же ждем? – насупился Драйвер. – Брать их надо, и всего делов.
– Я вот не понимаю, – Кали оторвалась от переписки и почти сочувственно посмотрела на Кочеткова. – Ты сразу такой тупой родился, или в детстве по голове стукнули? Брать их нельзя ни в коем случае. Проникновение не штатное. На площадках переброса нет информации ни об одном из параллельщиков, которых успел отщелкать на фотик Ивашка. Отсюда вывод?
– Проникают не штатно?
– Оу! Оно начало думать! И что же ты, герой экстренной переброски, можешь мне сказать по этому поводу?
Мысли у Пашки по этому поводу, разумеется, были, однако чтобы не нарваться на очередную издевку, он пожал плечами.
– Не мое это дело, – сухо ответил он.
– А зря. – Изящный палец с наращенным ногтем указал в обивку потолка. – Твое дело все, коли ты в шестьдесят втором отделе. Даже самым непутевым людям порой приходят в голову нужные мысли. Инициативу проявлять – это не стоит, а озвучивать свои соображения – так это мы завсегда рады послушать.
– Ладно, – Пашка вновь поморщился. Разговор не клеился, однако очень хотелось поставить хамку на место. – Вот мои соображения. Проходят по двое – значит, больше не могут, однако один из пришельцев, как правило, болен, немощен или просто стар.
– И что из этого следует?
– То, что площадка переброски не кустарная, а сделанная с умом. Возможно, даже есть медицинская служба, контролирующая самочувствие прибывших, имеется и инженерный состав. Потребление энергии тоже, наверное, нешуточное, из чего следует: проверить, случались ли за последнее время скачки электропитания в тех местах, где им взяться неоткуда. Как вообще выглядит площадка переброса?
– Штатная? – Кали убрала смартфон в сумочку и, пристроив ее на коленях, с интересом взглянула на Кочеткова. – Это даже не площадка, а целый комплекс. Свое название она получила от точки перехода. С двух сторон от точки находятся бетонные блоки, два на два, плашмя уложенные на землю. Сама установка, осуществляющая прокол, занимает место площадью примерно с железнодорожный вагон. Пульт управления и вычислительный центр для адресного прорыва в конкретную параллельную вселенную – еще столько же места. Я уж не говорю об обслуживающем персонале, стационаре и местах отдыха для служащих. Общее их количество порядка двухсот. Я несколько раз была на площадке во время переброса. Наш отдел обеспечивали охрану какой-то важной шишки. То еще зрелище.
– То есть в подвале аппарат не спрячешь?
– Что я тебе и пытаюсь втолковать уже пару минут.
– Значит, стоит искать в городе. Заброшенные заводы, или, наоборот, функционирующие, но сдающие помещения в аренду. Подойдут ангары, грузовой порт и прочие сооружения, подпадающие под размер, а также способные потреблять энергию на законных основаниях.
– Так это половина города и окрестностей, умник, – хмыкнула Кали.
– И именно поэтому нужно за ними проследить. Найдем точку переброски – найдем и всю банду, осуществляющую противоправные действия.
– Ну, как скажешь, дорогой, – Кали обнажила белые зубки в своеобразном симбиозе звериного оскала и улыбки и снова уткнулась в телефон.
Работа оперативного сотрудника оказалась настолько нудной и скучной, что Пашка искренне проклял тот день, когда покинул пределы родного гаража и с энтузиазмом влез в это полевое задание. Квартира, двухкомнатная, на третьем этаже, с балконом и новеньким ремонтом, наверное, влетела отделу в копеечку. Даже аренда ее на непродолжительный срок по сумме равнялась Пашкиной зарплате. Среди благ цивилизации имелась душевая кабина с функцией массажа, большой телевизор в полстены и, о чудо, вполне прилично работающий кондиционер. Однако на этом прелести семейной жизни с Кали и заканчивались. Внешние удобства несколько компенсировали складывающуюся ситуацию, однако день ото дня девица становилась все враждебнее, и уже на третий день слежки за черным ходом в роддом Пашка отметил, как Кали, нарезая на кухне колбасу, как-то нехорошо косится на него, сжимая в руках острый нож.
Скука, праздность, бессонные ночи и тонны выпитого кофе. Красные глаза, боль в спине от неудобного дивана и постоянные насмешки Кали. Казалось, что время, став врагом Кочеткова, замедлило свой ход, стараясь, чтобы все неприятные мгновения стали минутами, а потом плавно перерастали в часы. Нервы, срывы, снова кофе, потом сигареты, редкие перерывы на сон – не потому, что нету времени, а потому что не спится, глаза не закрываются.
На вторую неделю незнакомцы с красными газами так и не появились, а Кали окончательно перестала разговаривать с Пашкой. Те редкие моменты, когда следовало-таки общаться, вроде пересменки, обходили затейливым мычанием и перестукиванием через стену. И вот миг настал. Кочетков такой квинтэссенции эмоций не получал ни разу. Варево получилось знатное. Если взять и ссыпать в большой котел добрую порцию ожидания рождества, сдобрить предчувствием удачи на ипподроме, добавить несколько литров отличного настроения в солнечный погожий денек и сверху приправить это ощущением от снятых ботинок, что немилосердно жмут… получается что-то настолько чудесное и волшебное, что словами просто не передать.
Пашка в этот момент делал сразу три дела. Смотрел в бинокль на штативе, отхлебывал кофе и пережевывал бутерброд с вареной колбасой. Сам напиток давно уже перестал действовать как бодрящий и употреблялся скорее в силу привычки, а вот круг розовой колбаски на толстом ломте батона с маслом сохранял свою актуальность. С удовольствием наслаждаясь завтраком и отсутствием враждебной ауры напарницы, Кочетков наблюдал за улицей, и вдруг на горизонте, а точнее из-за угла многоквартирного дома появилась парочка граждан, как нельзя лучше подпадающих под описание. Оба хорошо одеты, с аккуратными прическами и в чистых ботинках. Один молодой, поджарый, скуластый и с чуть бледноватым цветом лица, а вот второй – полная его противоположность. Оптика у Пашки была армейская, так что портрет второго гражданина можно было обрисовать так, будто не в бинокль смотришь, а стоишь в паре метров от объекта слежки. Общая бледность на его лице переходила в некую синеву. Дряблая кожа, заострившийся нос и черные круги под глазами, которые не скрывали даже большие солнцезащитные очки, выдавали наличие долгой болезни. Шел он, в отличие от своего провожатого, очень осторожно, придирчиво выбирая место на асфальте, чтобы поставить ногу, часто останавливался отдохнуть, и его молодой спутник с титаническим спокойствием дожидался, пока приятель переведет дух. Как только больной был готов, люди возобновляли движение.
– Кали! Похоже, наши!
Кочетков отложил бутерброд, отставил кофе и вновь прилип к окулярам бинокля. Гости медленно, но уверенно двигались по тротуару к роддому и, похоже, сворачивать не собирались. Очки у них на лицах были, цивильный прикид тоже. Кто же, как не они?
– Кали! Да где ты там?
Вновь не получив ответа, Пашка бросился в комнату, где спала оперативница, и застыл на пороге, уткнувшись взглядом в пустую кровать. Среди простыней и подушек, поверх кроватного хаоса лежал клочок бумаги, на котором было выведено:
