— Тебе обязательно надо лезть под кожу? Я не хочу говорить на эту тему — ни с тобой, ни с кем-то еще, неужели непонятно?
Тихонов сперва оторопел, потом пожал плечами и произнес:
— А орать-то зачем? Удивительно, как с такой нервной системой ты ухитрилась такое расследование замутить.
— Если бы ты знал, ради чего я это замутила, как ты выразился, то больше не задавал бы вопросов, — огрызнулась Стахова.
— Так перестань загадывать загадки и расскажи, — спокойно посоветовал он. — Я по натуре человек любопытный и дотошный, как все бывшие педагоги, пока до истины не докопаюсь — не успокоюсь.
И Ника поняла, что легче будет один раз выложить все настырному Тихонову, чем в каждом последующем разговоре натыкаться на одни и те же вопросы.
— У меня сын от Гавриленко, владельца «Изумрудного города», — вздохнув, сказала она, глядя под ноги. — Максим погиб, даже не узнав о том, что он должен родиться. А я знала, что его убили.
— Убили? Вроде там авария была, разве нет?
— Не совсем. Авария была — но ее организовали. И я знала, кто это сделал. Не думаю, что ты, например, обладая такой информацией, смолчал бы.
Тихонов задумался, глядя куда-то поверх Никиной головы, что было довольно непросто — ее рост несколько превышал рост самого Саныча. Стахова закурила еще одну сигарету, чувствуя, как першит в горле — в Праге она столько не курила.
— Н-да… — протянул он наконец, — сильно… Кто еще об этом знает? Я имею в виду — у нас, в редакции?
— Только Федя.
— Ну, из Феди, понятное дело, не вытянешь. Больше никому не говори — ну их к черту, балаболов. — Тихонов поежился: — Тебе не холодно? Ветер что-то поднялся.
Ника пожала плечами — ей было жарко, как, впрочем, всякий раз, когда она заставляла себя рассказать кому-то хоть часть своей истории. Сейчас, стоя на ветру в трикотажной полосатой водолазке и легких джинсах, она совершенно не чувствовала ветра, который крутил вокруг них с Тихоновым какие-то бумажки, обрывки сигаретных пачек и пустые стаканчики из-под йогурта — некоторые из журналистов имели нехорошую привычку бросать тару там же, где опустошали ее.
— Саныч! Ника! — оба повернули головы — к ним, спотыкаясь, бежала Лена. — Вас ищут там!
— Что случилось?
— Сейчас Луцкого полиция забрала!
— Не понял… — протянул Тихонов, вставая и помогая подняться Нике.
— Он к нам приехал зачем-то, и тут — хоп! — полиция. Наручники надели — и увезли, — запыхавшись, выпалила Лена.
— Кто это? — спросила Стахова, и Тихонов, покачав головой, ответил:
— Это один из инвесторов. А обвинение какое? Или просто задержали? — повернулся он к Лене, которая нетерпеливо подскакивала на месте.
— Говорят, жену его нашли дома мертвой. А его подозревают в убийстве.
Тихонов больше ничего не сказал, только потер лысину и, прихрамывая, отправился к крыльцу.
Глава 10
Личная жизнь инвестора
В супружеские ссоры третьим не приходят.
Японская пословица
Сотрудники редакции, видевшие, как задержали одного из инвесторов, были слегка подавлены. Не каждый день человека с таким именем и деньгами, как у Луцкого, заковывают в наручники и увозят в сопровождении конвоя. Журналисты переговаривались между собой, строили разные версии, и совершенно ни у кого не наблюдалось желания работать. Тихонов, поняв, что сегодня ему уже не удастся собрать команду и заставить что-то написать, махнул рукой и отпустил всех, сказав, что материалов достаточно, чтобы закрыть все полосы:
— Все равно от вас толку ноль. Ника, ты мне поможешь закончить?
— Помогу.
Стахова оказалась единственной, кого задержание Луцкого никак не впечатлило — она его не знала, разве что фамилию слышала прежде, когда еще работала в «Столичном хроникере» и писала статьи о недвижимости. Луцкий занимался строительством в Новой Москве, но Ника не могла припомнить, чтобы слышала что-то о его личной жизни — только о деловой.
— Слушай, Саныч… а чего все с такими лицами ушли? Он что — человек хороший, Луцкий этот? — спросила она у Тихонова, когда все разошлись и в редакции стало тихо.
Тихонов, яростно выстукивая пальцами по клавиатуре, бросил:
— Человек он нормальный. А жена у него — та еще штучка… Ты вообще слышала о нем хоть что-то?
— Знаешь, так странно — вроде все — и ничего одномоментно. То есть я знаю, кто он и чем занимается, но больше ничего — а у меня ведь в свое время было досье практически на каждого крупного строительного воротилу в этом городе, — сказала Ника, покручивая в пальцах карандаш.
Тихонов оторвался от работы и внимательно посмотрел на Стахову:
— Другими словами, ты не в курсе его личной жизни?
— От слова «совсем», — подтвердила она, — а что? Там есть что-то интересное?
— У каждого человека в жизни есть что-то интересное, если в ней как следует покопаться. А уж в жизни такого человека, как Сергей Луцкий… — туманно ответил Тихонов и снова погрузился в редактуру. Спустя десять минут он перестал терзать клавиатуру и произнес, в упор глядя на Нику: — И будь я любителем расследований, я бы это не упустил.
Высказавшись, он выключил компьютер, встал и, чуть прихрамывая, вышел из кабинета.
Ника закончила свое, посидела еще пару минут в кресле, стараясь отогнать от себя то, что услышала от Саныча, но это никак не удавалось. «Странные разговоры он со мной сегодня заводил, — размышляла Стахова, застегивая сумку и собираясь уходить. — То про внутренние дела инвесторов — мол, неплохо бы компромат иметь, теперь вот про личную жизнь Луцкого… Ему-то это зачем? А мне? Я до сих пор расхлебываю то, что уже нарасследовала, куда мне снова лезть?»
Мысли путались, решения не было, и всю дорогу до метро Ника не могла понять, какие чувства кипят в ней. С одной стороны, совершенно не хотелось лезть туда, куда никто не приглашал, но с другой… Раз все так удручены арестом Луцкого, стало быть, что-то в этом есть. И, возможно, будучи человеком посторонним и незаинтересованным, Ника сможет распутать этот узел?
«Брось, Стахова, забудь об этом, — уговаривала она себя, сидя в вагоне. — Ты только устроилась в хорошее место, занимаешься тем, что любишь, сын у тебя, в конце концов! Зачем тебе этот Луцкий и его мертвая жена?»
По дороге от метро Ника зашла в супермаркет — дома не было молока, она это хорошо помнила. Толкая перед собой непонятно зачем взятую тележку, в которой болталась бутылка молока, она вдруг зацепилась взглядом за что-то знакомое — это оказался брусничный свитер Филонова. Федор стоял в мясном отделе и выбирал курицу. Стахова от неожиданности остановилась. Даже в профиль было видно, что лицо Федора отечно, а рука, потянувшаяся к продавцу за покупкой, покрыта ярко-красными пятнами — аллергия. Филонов положил упаковку с курицей в тележку и в этот момент увидел Нику.
