– С другой?!
В глазах сестры плескался серебряный лунный свет. И,
устремив на Лисоньку чужой, странный, таинственный взор, она тихо молвила:
– Со мной.
* * *
Сверчок-кузнец ковал всю ночь где-то в щели светелки, а
когда он кует по углам, это значит, что он живущих из дому вываживает.
«Знать, судьба», – спокойно подумала Лизонька, когда
они с сестрою простились с теткою (Неонила Федоровна на крыльце истово
перекрестила обеих, потом, не оглянувшись более, скрылась в дом) и пошли в
обход кремля, нижней дорогою.
Уже смеркалось. Сестры молчали, поддерживая одна другую на
косогоре. Здесь, под белеными стенами, гулял ветер. Но за Сторожевой башней он
резко утих, и девушки перевели дыхание.
Огляделись. По позднему времени вокруг никого не было.
То??да, забравшись за кусток, торопливо обменялись одеждою: Лизонька надела
черный роброн, подаренный Лисоньке князем, набросила ее же новый салоп, голову
окутала флером и украдкой надела на палец перстенек, который прежде носила на
шнурке. Лисонька облачилась в сарафан сестры, платок и епанчишку. Теперь их
пути должны были разойтись.
Лисоньке предстояло дойти до Поганого пруда, где караулил
Тауберт с двуколкою, мчать в Высоково, где ожидало их венчание, а оттуда, без
задержки, прямиком на Санкт-Петербург и Ригу. Лизонька же намеревалась дальнею,
обходною дорогою добраться до Успенской церкви, где… где… Она отогнала мысли.
Медлить не следовало. Оправив платье, сестры торопливо
перекрестили друг дружку, расцеловались. И вдруг обеих разом пронзила одна и та
же догадка: вот сей же миг разойдутся их дороги, да не на час, не до утра, а
может статься, навеки!
Лисонька вскрикнула, готовая зарыдать в голос, но Лизонька
резко оттолкнула ее: «Храни тебя господь!» – и опрометью кинулась вниз по
тропке в темноту.
Она бежала и плакала. Она знала, что прощается сейчас со
всем миром, где росла, где жила спокойно, порою счастливо… Она бежала к
неизвестности, почти наверное – к позору: ведь, когда обман откроется, гнев
Алексея может быть ужасен! Однако, сделав шаг, она уже не в силах была
остановиться. Безумная надежда: «Отчего бы и мне счастливой не быть?» – несла
ее на крыльях. Ведь с тех самых пор, как она увидала голубые глаза молодого
князя, тревожная явь и неспокойный сон ее были полны мыслями о нем одном!
Лизонька готова была на все, чтобы им завладеть.
Да, завладеть! Ибо в жизни не было у нее ничего своего. А
он, Алексей, должен был стать – должен был стать! – самым замечательным (и
единственным) подарком судьбы, которая прежде была столь скупа.
Еще совсем недавно не было несчастнее ее во всем свете, ибо
думала Лизонька, что сестра влюблена в князя. И мучительно было лежать ночами
рядом с Лисонькой, чувствуя не привычную, спокойную нежность к сестре, а горечь
и ревность, которые жгли, подобно угольям, подсунутым под спину.
Как-то за полночь она соскочила с постели и выбежала на
черное крылечко, не в силах сдержать ненависти в мыслях и сердце. Она вся
пылала, но предвесенний морозец обрушился на нее, словно ведро ледяной воды, и
Лизонька замерла, обхватив руками голые плечи и глядя на белые облачка своего
дыхания, которые улетали от нее и растворялись в ночи. Чудилось, это ее думы и
терзания как бы отделяются от ее души и стремятся вдаль, путем своим, обретая в
том пути свою собственную, отдельную судьбу. И тут же представилось, что они не
развеются под ветром, а улетят бог весть куда, далеко… где сделаются
насельниками особенного мира. Но мир сей не прозрачен и призрачен, как страна
снов, а вполне осязаем. Сила же его в том, что он может оказывать обратное
действие на существо, его породившее. Возвращать злое злому, то есть ей?..
Это было уму непостижимо. Это было невозможно. Однако
Лизонька не сомневалась, что сия догадка – истина. Ведь и молитвы – суть слова,
трепет уст, выражение сердечных чаяний, но производят же они свое действие:
жизнь меняют, душу утешают… И тут же, стоя на морозном крыльце, она зареклась
от злобных мыслей, враз уверовав, что новый мир, ими создаваемый, – с адом
схож, а его исчадия ей гибельны.
Она была воистину счастлива тогда, избавившись от ненависти
к сестре. И нимало не думала, что участь, уготованная ею для Алексея, есть то
же самое зло, последствия коего не замедлят вернуться к ней. Но недолго
пребывала она в блаженном ослеплении. Как могли они с Лисонькой надеяться, что
тетушку можно провести?! Нет, все разгадала Неонила Федоровна, все выведала и
настигла обманщицу, обрушив на нее жуткую правду. И ничем иным, как божьей
карою, не мог быть этот свадебный пир!..
Глава 6
Притрава для волков
Лизонька открыла глаза и какое-то мгновение пыталась
судорожно схватить ртом воздух, ибо все еще ощущала себя в смертельных объятиях
ледяной, кипящей, бушующей Волги. И хотя тихо было вокруг, ничто более не
терзало ее тела, мнилось, что она уже мертва и лежит в могиле. Она с воплем
рванулась… но не услышала своего голоса. И прошло некоторое время ужаса в
непроглядной тьме, прежде чем она ощутила: от кончиков пальцев мелкое колотье
пошло по всему телу, как это бывает, когда отходит замлевшая рука или нога.
Лиза теперь уже с наслаждением вглядывалась во мрак, ощущая,
как ее тело постепенно возвращает к себе способность шевелиться, и начинала понимать,
что долго пробыла где-то недвижима. Но где?
Все, что она помнила – причем совершенно отчетливо! –
это страшный шторм, вмиг смешавший сферы земные и небесные. Лодку, пляшущую на
волнах, искаженное горем и страхом лицо Алексея… А потом вода разверзлась,
словно бы лодка устремилась в некую пропасть, и волны, тяжелые, будто каменные
своды, сомкнулись над головою.
И все же ей удалось вырваться из воды к воздуху и ветру, и,
открыв полуослепшие глаза, Лиза почти над собою увидела громадину расшивы.
Течение тащило под днище. Но не за себя она страшилась. «Да жив ли он?!» –
мелькнула мысль. Поднятая на гребне, Лиза сумела обернуться и увидела две
пляшущие на волнах головы, озаренные луною. «Слава богу!» И более она ничего не
успела подумать: ее ударило о борт, а затем понесло в глубину. Она вовсе не
умела плавать, но догадалась подчиниться течению и задержать дыхание, а через
бесчисленное количество времени, когда, казалось, сердце вот-вот разорвется от
удушья, ее вытолкнуло вверх. И она смогла наконец-то вздохнуть.
Обрывая ногти, Лиза попыталась уцепиться за плотно
пригнанные, разбухшие доски расшивы, крикнула, уже захлебываясь. И вдруг что-то
тугое, толстое, сырое попало ей под руку. Она вцепилась, не понимая, во что…
Лиза со стоном рванулась, села. Нет, нет. Все кончилось, все
позади. Неведомо как, неведомо с чьей помощью, но она спасена. Она в какой-то
избе, и за мутными окошками уже виднеется рассвет.
