Более тысячи лет прожил Дешт-и-Кипчак, занятый войнами, мирными заботами и снова войнами, пока в XIII веке не нагрянули на Дон орды под монгольскими знаменами, они желали вернуть прежний порядок. Это и обернулось трагедией для народа.
С чего началась трагедия? Никто не знает. Вечная тайна Дешт-и-Кипчака.
Возможно, с Батыя, с его безумной охоты на аристократов. Он, разделив общество, потерял элиту. К слову, с его уст впервые слетело «казаки» в смысле «свободные от аристократов» люди. Так он назвал своих подданных.
Может быть, причина — в отсутствии единой веры? Их города просыпались под звон колоколов. «…Они христианской веры», — писали арабы о степняках. «Они не называют себя христианами», — писали христиане-европейцы. Теперь мы знаем, кто были степняки, исстари верившие в Бога Небесного. Ему одному доверявшие мысли и чувства. Потом единство их веры нарушилось.
Конечно, религиозные искания указывали на величие народа, которому тесно в рамках одной религии. Но… они, эти искания, не вели к единению народа. В этом и была беда!
Еще одна причина поражения Великой Степи — отсутствие союзников. Не было друзей. Народ жил сам в себе.
По большому счету Чингисхан — гений, он задумал великое дело: восстановить Степь, ее культуру, традиции, какими они были при Аттиле. Но жизнь одного человека слишком коротка, если нет последователей. У этого гения последователей не было, его потомки оказались слишком мелки. Как мыши рядом со львом. Они первыми и изменили. Один записался в буддисты, другой искал себя в христианстве, третий принял Ислам. А Мамай вообще ушел в католичество…
И все равно народ не пропал, на Дону оставались кипчаки. И при монголах они неплохо держали шашки, сумели, например, разбить нагрянувшего в XIV веке Тамерлана. Хромой Тимур едва спасся бегством, потеряв множество людей… Но на большее их не хватило. Почему? Что остановило донских казаков в пору, когда они вновь почувствовали забытый вкус победы?
Этот вопрос заинтересовал меня. И я принялся искать ответ.
В работе англичанина Дж. Флетчера «О государстве Русском», которую он написал в XVI веке, будучи послом на Руси, я нашел слова о какой-то хитрости, с ее помощью Москва избавилась от уплаты дани. В чем состояла хитрость? Непонятно. И я решил найти ответ.
Обман следовало искать в религии, лишь сила небесная могла выбить из седла кипчаков. Физическую силу они ломали сами… Скорее всего русские схитрили с иконой. Святым образом обманули они! Тогда религии придавалось очень большое значение. Не то что сейчас.
В XIV веке вдруг откуда-то появилась икона, названная Московской: святой Георгий на коне… Прежде таких никто не видел. Не в ней ли тайна московских успехов? К этой мысли пришел я, когда прочитал Житие святого.
Вспомните, Георгий покровительствовал воинам и скотоводам… Не стану дальше говорить об известном. Однако КАК он победил змея? Оказывается, не копьем, а «крестом и словом». То есть молитвою одолел зло!
Он первым из европейцев доказал, что слово сильнее меча. Если это слово «БОГ». Вот за что и стал святым. За убийство святыми не становились.
На Московской иконе древний сюжет был искажен. Убийство исказило его.
Прежде Георгия изображали юношей, опирающимся на меч. Ни змея, ни коня, ни убийства не было! Древние иконы Московского Кремля именно такие. По легенде после молитвы Георгия обессиленный змей лег к ногам воина. А спасенная девица накинула на змея поводок и повела его в город «как послушнейшего пса» (выражение из «Золотой легенды» XIII века)… Знаменитая Ладожская икона повторяет именно этот сюжет.
Москва не сама придумала это искажение. Взяла его у Запада.
В XIII веке Западная церковь умышленно изменила Житие Георгия (здесь своя история, о ней я рассказал в книге «Тайна святого Георгия»). Святого сделали убийцей, «посадили» на коня и «заставили» убивать. Тогда в Европе начиналась пора рыцарства, и требовался новый символ воина. Церковь нашла его в лице святого Георгия.
…Силен был удар, который получили степняки: святой Георгий убивает змея, их прародителя. Значит, Бог отвернулся от Степи! А потом последовал новый удар — уже на церковном Соборе 1666 года…
Может быть, для какого-то народа новая икона осталась бы незамеченной, но не для степняков: они прочитали в ней приговор Неба… Степь медленно теряла желание сопротивляться. А позже царь Петр стал «переделывать» степняков в славян…
Желающим возразить советую задуматься: а на каком языке говорили Степан Разин и Емельян Пугачев? Какие команды отдавал атаман Ермак Тимофеевич? Вспомните их знаменитое: «Сарынь на кичку», вернее, «Сарын къоччакъ» (в переводе с тюркского «слава храбрецам»). Вспомните и ответный клич: «У-ура-а» («бей», «рази»), с которым степняки бросались в атаку. Точно так было и при Атилле.
Не отсюда ли пошло мнение, часто встречающееся в литературе, в том же «Тихом Доне», что казаки брали в жены турчанок? Откуда же на Дону столько турчанок? Да еще таких синеглазых?
…В ноябре 1991 года на Союзном Круге казаков в Ставрополе я рассказал о своих поисках; казаки слушали со вниманием, потом до вечера удерживали вопросами. Однако и мне перепало. Подошел парень и ошеломил. Оказывается, язык предков, о котором я уже говорил, и поныне остался в станицах Дона. Он называется «домашним» языком казаков.
Все, как в прошлом веке! То же отмечал Лев Николаевич Толстой в повести «Казаки»: «Молодец казак щеголяет знанием татарского языка и, разгулявшись, даже с братом говорит по-татарски». Что тут добавить?.. Это — наша история и реальность.
Не сразу Россия поглотила Степь. Как удав, заглатывала добычу.
Лев Николаевич верно подметил: «Собственно, русский мужик для казака есть какое-то чуждое, дикое и презренное существо, которого образчик он видал в заходящих торгашах и переселенцах малороссиянах, которых казаки презрительно называют шаповалами».
Не раз рассказывал я казакам о своем видении истории, писал об этом в газету, и всякий раз удивлялся реакции слушателей — сначала недоверие, потом интерес. Но такой реакции, как у Михаила Васильевича Братчика, не ожидал: он опустил глаза, отвернулся и стал торопливо куда-то собираться, показывая, что наш разговор вот-вот закончится… Куда это он заспешил, думаю.
Мы сидели в Архонской, в душной комнате правления колхоза (Михаил Васильевич приехал из Владикавказа поговорить со мной), я слушал его и поражался правильной речи, которая в редкость теперь даже для театров Москвы. Приятные минуты.
А знаний у моего собеседника — на энциклопедию. Образование он получил «в мирное время», еще в том Петербурге. Все-таки сын последнего царского атамана…
Многое я почерпнул из беседы. Не согласны казаки с «татарским» происхождением. Однако же…
— Возьмите Словарь Брокгауза и Ефрона, — доказывал Михаил Васильевич, — там ясно сказано: «Казачество составляет одно из оригинальных и крупных явлений жизни двух главных племен русского народа: великороссов и малороссов».
