Показательно, поначалу за образец для подражания Доминик взял традиции самих катаров, с которыми боролся, их же оружием желал он победить. Его монахи должны были вести себя в точности как катарские пастыри, ходить скромно, без всякой роскоши, в простой одежде и проповедовать католическое учение. То есть быть внешне противоположностью официальному духовенству… Сам Доминик закончил Валенсийский университет, начинал простым миссионером среди мусульман, его опыт жизни был огромным.
В создаваемом им ордене многое было почти одинаковым и с мусульманами, и с катарами, с той лишь разницей, что за босоногими монахами, лазутчиками католицизма, стояла гигантская власть Римской церкви.
Так появился орден доминиканцев, народ валом пошел сюда. Сам… Что за люди?
Предположим, это неизвестно. Но борода, башлык, перья на шляпе, епанча, сапоги были обязательны для воинствующих монахов. Их униформа. Сюда же надо добавить, название «орден» по-тюркски означает «данный сверху», так они назвали себя. Портрет, пожалуй, готов. Конечно, то были лучшие из европейцев, они шли бороться с врагами, с тюрками… шли, потому что в душе сами были непримиримыми тюрками.
На герб ордена доминиканцы поместили псов, вынюхивающих ересь, чтобы все видели, пыток и казней жаждали они, эти оскаленные псы, а не благообразные монахи. Им, этим псам, вынюхивающим ересь, подчинили всех. Декрет папы Иннокентия IV обязывал католиков «помогать доминиканцам». Это значило следить друг за другом денно и нощно, чтобы дети доносили на родителей, а родители – на детей. Запад начал тотальную слежку за самим собой, не забывая «заботу о душах», «научные занятия» и другие красивые слова, которыми прикрывался орден, ставший самым жестоким воинством Церкви. Особо выделялись орденские организации «Братство веры» и «Рыцари Иисуса Христа», там собирали откровенных садистов.
Но другого лекарства не было, лишь тюркская кровь, море крови спасало Европу от нового вторжения с востока… Инквизиция – это не столько казни, пытки и виселицы, которые отличали средневековую Церковь, сколько нагнетание ужаса, чтобы страхом сломить людей, их психику. Страхом же усыпить память, остудить дух. Выходит, костры на городских площадях освещали и грели заблудших людей, для их же блага бросала Церковь дрова в огонь.
Это уму непостижимо. Однако, сжигая одного «еретика», спасали тысячи.
Конечно, не всем нравилась инквизиция, в большинстве стран Европы духовенство осудило доминиканцев. Но она устраивала дальновидных политиков, в числе которых был король Франции Людовик Святой. Он подал пример, взяв содержание инквизиции в своей стране, что давало ему возможность защищать интересы папы и защититься от Церкви самому. Уничтожая тюркское, он сохранял его. Вернее, маскировал. В том состоял еще один исторический абсурд, ставший достоянием средневековой Европы.
Главным инквизитором Людовик поставил Роберта Малого, которого прозвали Бугром, он был обращенный в католичество катар, по крови болгарский тюрк. Историки не знают, был ли то маскарад или злое намерение? Этот инквизитор преданнее других служил папе, согласно его отчетам он буквально покрыл кострами Бургундию, Шампань, Фландрию, катары и другие еретики при нем вроде бы исчезли. И вместе с тем остались. Они не выпячивали себя, а тихо пережидали бурю… Кто скажет, не был ли сам инквизитор Бугр спасителем катаров? Научившим их правилам новой европейской жизни?
Разумеется, европейцы не могли отказаться от своей культуры. Это невозможно. Они прятали ее корни и себя. Примеров тому сотни и сотни, самый выразительный – творчество Данте Алигьери, которое пришлось на разгар «инквизиторского времени». Интересна его «Божественная комедия», в которой поэт и философ призывает к очищению культуры и духа, причем делает это в традиции алтайского эпоса, от которой он не мог отойти! Но еще выразительнее, пожалуй, трактат «О народной речи», где Данте выступает одним из создателей нового итальянского языка и итальянской поэзии.
Новые языки в Европе – это тоже след инквизиции.
Речь идет о культуре, которая шла на смену старой, тюркской… Пес, избавитель Италии, не случаен у Данте, он победит тюркскую волчицу, мешающую общественному устроению. Ты должен выбрать новую дорогу, говорит поэт в «Божественной комедии», но чтобы одолеть волчицу и подняться на отрадный холм, требуется посетить загробный мир – ад и чистилище, а это вновь алтайский сюжет, он много раз встречался в эпосе Алтая и хорошо известен исследователям.
Все переплеталось, и ничего не пропадало, вот что отличало папскую инквизицию. В кострах горели, не сгорая.
Образы, взятые Данте, очевидны… Известно же, что «варвары» в свое время переделали символ Рима – капитолийскую волчицу, они поменяли фигурки, напоминавшие младенцев. Убрав «все лишнее», памятнику придали знаменитость и узнаваемые поныне очертания фигур Ромула и Рема. То была капитальная работа по реконструкции символов Рима, после ее завершения памятник уже не называли «римским». Ромула, основателя Рима, назвали по-тюркски – царем (кесарем).
А в псе-избавителе, скорее всего, Данте вывел монахов-доминиканцев, с которыми европейцы связывали свои тогдашние надежды.
Не все понимали замысел Церкви, задумавшей преобразить Европу. Были жертвы. Много жертв. Кровавых и жестоких. Инквизиция – это все-таки еще и политика, она, словно наводнение, все сметала на пути, давая начало новой жизни. Европейцы, как могли, вычищали себя! И делала ту грязную работа, разумеется, не Церковь, а светская власть. Духовенство не проводило казни, оно устраивало их, чтобы спасти остальных.
Тюрки-европейцы, не пожелавшие быть примерными католиками и забыть родной язык, объявлялись еретиками. То были упрямые из упрямых, они не могли поступить иначе, сами обрекали себя на худшее, шли на самоуничтожение. То была удобная форма расправы над самим собой, чем тут же воспользовались другие, и король Людовик Святой в их числе. Еще бы, инквизиторы получали состояние жертвы, потому что дети еретиков лишались прав на звания, имущество и почести.
Вот почему аристократы подвергались гонениям первыми: они были и самыми упрямыми, и самыми богатыми. Замки и поместья пустели, в эпоху инквизиции исчезли рыцари и рыцарство как образ жизни, отличавший тюрков, ведь то было общество, жившее по закону орды.
Исчезли они не из-за проигрыша татарам, их одолели монахи, давно враждовавшие с рыцарями. То была вражда аристократа и простолюдина, который взял в руки власть. Опять тюрк против тюрка. Крест ли, меч ли был в их руках, все равно. Не случайно именно простолюдины рвались в орден доминиканцев. Иных сюда толкала возможность подпортить жизнь прежним хозяевам. То было очень мрачное время, когда религия превращалась в оружие проходимцев, желавших запустения замков и поместий, ибо они, мол, были источниками «тюркской заразы» и ереси на Западе. В каждой епархии появился даже специальный епископ, ведавший только делами инквизиции, ему помогали светские люди, из числа особо доверенных Церкви.
Аппарат репрессий рос у всех на глазах. И это не пугало.
Новая кровь пролилась в 1229 году. То был пробный шар, но еще не настоящая инквизиция. Пострадал юг Франции, поместья которого «кишели ересью», там вслух, громко говорили о священной войне Чингисхана, о желательности его прихода в Европу. Те слова, как показало время, были пророческими.
