Тогда, 1229 году, Церковь орудовала руками рыцарей-крестоносцев, монахи пока не обрели силу. Орден доминиканцев лишь примерял на себя монашеские сапоги… Удар пришелся на владения герцога Тулузского, потомка Аттилы. «Выгоните его, – кричал папа, – и его сторонников из замков, отнимите у них земли, пусть правоверные католики займут владения еретиков». В словах папы и крылся ответ на иные тайны инквизиции. Услышав их, католики выстраивались в очередь, чтобы стать «правоверными» обладателями замков.
Сделать это было проще простого, потому что отличали «еретиков» от правоверных без особого труда. Папский легат Арнольд Амальрик сказал: «Убивайте всех подряд, Господь отличит сам своих от чужих». Надо было лишь убивать. Подряд. И много. Чтобы стать «правоверным».
Как точно подметил Ж. Майоль, в той битве «одни полагали, что сражаются за веру, хотя в действительности воевали за мирские богатства, а другие бились за то, что нельзя назвать иначе, как Родина». Именно новая Европа становилась родиной для миллионов европейцев, предки которых были с Алтая. За нее воевали они с особым ожесточением. Господь сам отличал «своих от чужих».
А еретиком могли назвать каждого. Не надо все-таки забывать итоги Великого переселения народов, которые оставались реалиями Европы: предками любого второго европейца были тюрки… О чем тут говорить, если даже слово еретик – тюркское, им называли тех, кто отвергал взгляды Церкви. По-тюркски «ереси» – «то, что следует отвергнуть». Дословно! Буква в букву.
И ордалии, появившиеся тогда, изобретение Алтая. К сожалению, то не удивляет, против тюрков действительно всюду выступали тюрки. И ничего иного, даже нового слова или новой пытки придумать они не могли. Одежда инквизитора или наряд кардинала не меняли им натуру, их мир и знания оставались прежними… Люди лишь внешне меняли себя, чтобы называться благоверными католиками, православными, мусульманами. Братья сознательно становились чужими друг другу.
Ордалии это система допроса, ее цель – выявление истины. Самый распространенный путь к истине на Алтае был через два огня: разводили два больших костра, между ними проходил подозреваемый. Обгорел, значит, виноват. Нет – Бог миловал… К костру прибегали, когда уже исчерпывались все обычные средства суда. «Божьим судом» называли его.
Практиковался также жребий, присяга, судебный поединок. Потом сюда вошло кулачное право, которое быстро получило всенародное признание. Потом – вызов на поединок, дуэль. В Европу Божий суд пришел вместе с «германскими племенами» и был только у тюрков… Все это можно прочитать у Марко Поло или Рубрука. Но самым верным считалось испытание крестом. Истец и ответчик становились у креста с поднятыми руками, кто первым опускал руки, тот объявлялся виновным.
Испытывали также освященным куском хлеба или сыра. Если кусок застревал в горле обвиняемого, тот обязан был признаться в преступлении… Был целый ритуал, который назывался «ордал» (прими сверху). Его и взяла на вооружение инквизиция, разумеется усложнив и доведя до кровавого конца, но ничего нового она не придумала. Лишь «усовершенствовала» старые приемы дознания, заменив испытание пытками.
Инквизицией католики маскировали Европу. По-человечески их действия понятны и объяснимы. Европейские тюрки искали место под солнцем, чувствуя себя обладателями своей культуры. Их новое идеологическое оружие действовало безотказно. И чаша весов стала медленно клониться в сторону Запада… Он побеждал.
Церкви надо молиться на то письмо хана Гуюка, в котором Восток отверг ее. Это письмо сделало Европу сильной! Ее уязвленная гордость заговорила во весь голос и заставила действовать.
Татары – братья, сознавали европейцы, но переселяться назад в их юрты они не спешили. Уходить от мягкого средиземноморского климата – тоже. В татарах они видели людей другой культуры, не европейской, другой природы, не средиземноморской. Значит, чужой! А в ней раздражало буквально все, даже ее правильность.
Чужие братья? Конечно. Они отличались друг от друга, как принц и нищий. Но каждый думал, что принц – это он… Чтобы назваться народом, мало говорить на одном языке, мало быть похожими друг на друга, нужна общая культура, общие мысли, а их уже не было: дух Алтая, то есть вера в Бога Небесного, стараниями католиков и ариан за века стала частью культуры Европы.
С изменениями, но стала!
Однако это в Европе не замечал никто, настолько органично и цельно образ Бога вошел в быт Запада. Его принимали уже за достижение своей культуры. При инквизиции Алтай перестал быть Эдемом, раем, о нем европейцы помнили, но помнили как о далеком, сказочном, пришедшем из детства. А вот о языческом Риме не вспоминали, он давно им стал чужим… Не европейским!
Инквизиторы видели, в одном уязвим Запад, он сохранял языковые следы, которые зримо связывали с Алтаем, с тюрками. Требовалось изменить язык, придумать новый, что было несложно в гнетущей обстановке всеобщего страха. Как показала история народов, речь менее консервативна, чем принято думать. Достаточно двух-трех поколений и сотни-другой новых слов, чтобы появился диалект языка. А если язык искажать намеренно, то он еще быстрее становится не похожим на себя.
Существует целая наука по запутыванию речи, созданию диалектов и сленгов. Даже школьники упражняются в ней, придумывая «язык», не понятный родителям.
Это хорошо видно в современной России, где американские слова уже подменяют собой русские. Идет тот же процесс, что в средневековой Европе, рано или поздно он даст новый диалект русского языка… При Петре I так было с тюркским языком, его по воле политиков дополнили словами и выражениями из словаря финно-угорских и иных народов, чтобы получить желаемый славянский диалект тюркского языка.
Опыт в этом деле наработан огромный, методики отлажены до совершенства, они начались при инквизиции для обновления «народной латыни», которую обогащали словами из других языков. Совершенство делу придали иезуиты, целый орден работал на Церковь, ему подчинялись десятки университетов и школ. Теперь лишь тонкое ухо уловит тюркские звуки в речи французов, германцев или англичан. А их немало.
Еще один путь искоренения языковых следов – ввести новый язык, назвав его «языком света». Что опять же было в России, перешедшей при Петре на немецкий, потом на французский, чтобы отказаться от старого, тюркского… И эти «опыты» шли из Европы, от инквизиции, давшей удивляющее обилие диалектов в двух, по сути, базовых языках – в романском и германском. Тогда же, при инквизиции, появилась «классическая латынь», а много позже – эсперанто, искусственный язык с латинским алфавитом.
Не потому ли из-за этих «опытов», француз теперь не понимает языка франков и бургундов, своих предков, а англичанин – языка бриттов и саксов?
Не потому ли именно после инквизиции остались «бесхозные» литературные произведения? Например, сказки. Тот же Шарль Перро брал известные, но анонимные сюжеты, отсюда удивляющее сходство его сказок с алтайскими. Он сам так и называл их: «Сказки былых времен с поучениями».
