Лишь в 591 году, заключив мир с варварами-лангобардами, римские власти получили передышку. И за дело взялась Церковь, центр которой был тогда в Византии, — папа римский обязан был согласовывать свои действия с Вселенским патриархом, но он не всегда делал это.
В VII–VIII веках Римская церковь с благословения папы Григория Великого тайно начала блестящую идеологическую агрессию на север, к тюркам, где господствовало тенгрианство (или «арианство», по христианской терминологии). Тысячи и тысячи людей через десятилетия оказались в плену Рима. И они даже не узнали об этом!
Папа умело повел диалог с королем Испании, нашел общие слова с воинственной Брунгильдой — королевой Австразии, стал едва ли не своим человеком на южных землях Британских островов. Вся Западная Европа почувствовала на себе миротворческую активность Рима — войны надоели всем.
Одно из ранних изображений Христа. Налицо попытка изменения формы равностороннего креста. Художник пытается уместить человека на тенгрианском кресте, умышленно искажая пропорции тела Распятого
Умело маневрируя связями, не афишируя их, папа тихо собирал силу, превращая папство в активный институт власти… Тайное войско, суд, финансы… А главное — слово (идеология), оно было главным оружием.
Папа Григорий Великий задумал государство над государствами… Триста лет энергично и незаметно Западная церковь вела его строительство. Лишь когда все было готово, папа Николай I (858–867) заявил о самостоятельности римской церкви. Это был очень серьезный удар по престижу Византии. Завоеванная самостоятельность! С ней нельзя было не считаться, ее нельзя было не уважать.
В Византии же, начиная от императора Константина, Церковь стояла за спиной императора, полагаясь на его силу и власть. Она почила на лаврах. Зависимость ее проявлялась во всем, активной политики она избегала. Тихо властвовала.
В споре за лидерство церковный Рим выбрал, конечно, самый трудный, но и самый плодотворный путь: он полагался только на себя. Последовательно укрепляя свою власть, свои финансы и одновременно упрощая тенгрианский канон, формировал свой обряд, свою службу. Иначе говоря, искал свое лицо, свою индивидуальность. Только так он мог вырвать церковное лидерство у Византии и вновь занять трон повелителя Европы.
В Западной церкви смело отбрасывали старые, придумывали новые обряды, которые по духу были ближе европейцам. И хотя образ тюркского Бога Небесного по-прежнему присутствовал в ее пантеоне, но… уже не на переднем плане был он. Скорее ютился фоном для Христа, Девы Марии, различных святых. Религия все дальше отходила от своей божественной сути. Внешняя, обрядовая ее сторона явно преобладала в нововведениях Рима.
Впрочем, так и должно было быть: иначе папство не получило бы свое лицо и право на собственную церковную политику, к которой обязаны были прислушиваться. В средневековье обрядовой стороне придавалось особое значение. Парадокс заключался в том, что внешняя помпезность уводила людей от Бога. Рим, добившийся власти, нищал духовно: богатство, роскошь губили его, вызывали несогласие паствы.
Константинополь уступал римлянам одну позицию за другой — политика греков была даже не консервативной, скорее закостенелой. Греческие правители тихо паразитировали на религии, напоминая медведя в берлоге, который живет зимой за счет накопленного летом жира. Однако в идеологии так продолжаться долго не могло — и идеи стареют. Жизнь при всей ее лености, консервативности не терпит застоя, иначе она превращается в болото.
Византия была обречена. Рано или поздно страна должна была рухнуть в это бесславное болото: ее благополучие целиком и полностью зависело от Дешт-и-Кипчака. Не считаться с тюрками она не могла. Вот почему греки держались чуть восточнее для Запада и чуть западнее для Востока.
Конечно, нововведения были и в Греческой церкви, но непоследовательные, непродуманные (например, иконоборчество). Константинополь вынужденно проявлял сдержанность, похвальный консерватизм, который в конце концов и привел Европу к разделению христианской единой Церкви на византийскую и римскую. Случилось это 16 июля 1054 года, тогда был подписан акт взаимного отлучения.
Восток и Запад объявили миру, что они отличаются мировоззрением. Это крупнейшее событие и увенчало политику, которой так или иначе придерживались обе стороны, начиная с IV века — с момента заселения Европы тюрками и принятия христианства в колониях Римской империи, а также в самом Риме
[44]
.
Вспыхнул первый крупный конфликт внутри Церкви. К сожалению, для Европы он был не единственным: церковно-политические разногласия всегда слагали некий дипломатический фон, насыщенный взаимными упреками в ереси. Складывалось ощущение, что каждая европейская Церковь владела некой божественной истиной, устанавливая, что есть правильно, а что — нет. Папа Геласий I, например, на Соборе в Риме 13 мая 495 года торжественно объявил себя «наместником Христа на Земле». Ни больше ни меньше. Церковники утверждали за собой право называть ересью все, что им угодно. Борьбой с ересью оправдывались войны, тайные убийства, публичные казни… Политика велась грязная и отнюдь не церковная! Смрад стоял над Европой.
Что, например, представлял собой церковный розыск, позже названный «инквизицией»? Или — к чему всегда призывали церковные Соборы и церковные суды?.. О них написано много, но крайне однобоко. В угоду только Риму или Византии. Нигде не подчеркивалось, что именно называлось ересью.
Ужасы инквизиции (рисунок из книги Самюэля Кларка (1675–1729) «Мартиролог»). Позорный способ казни, принятый только в Великой Степи, свидетельствует о том, что кипчаков-тенгриан уничтожали кипчаки-христиане
Церковные идеологи умело закладывали в сознание миллионов людей мнение, что существует враг Христа, с которым борется благочестивая Церковь. Враг, якобы выступающий против Церкви, а значит, и против «наместника Христа на Земле», то есть живого Бога… Все скрутили, запутали в клубок и называли непонятным (тюркским же!) словом «ересь».
Костры инквизиции явно начинались не с хвороста…
Это кипчаки, воспитанные на иных духовных традициях, горели на кострах, по-прежнему уверенные в том, что Христос не бог; это их пытали и мучили, заставляя отречься от веры в Бога Небесного — Тенгри; это тюркскую божественную литературу, сперва переведя на свои языки, уничтожали церковники, опять же прикрываясь абстрактным словом «ересь»… Так веками отучали европейских тюрков от своей культуры, от своей истории. И, кажется, отучили.
