Силуэт стал отчетливее. Терранец! Им мог оказаться Торвальд! Однако, вспомнив, как они расстались, Шенн не очень-то стремился с ним встречаться.
Призрачный силуэт вытянул длинную руку вперед, словно раздвигая в стороны воздушные пары, создающие между ним и Шенном полупрозрачную завесу. Вдруг Шенн ощутил сильный озноб, будто туман внезапно превратился в снежную метель. Ибо туман стал медленно откатываться назад, так что теперь оба стояли в самом центре образовавшегося светлого пятна.
Перед ним оказался не Торвальд.
Ледяные объятья животного страха овладели Шенном, но почему-то его не покидала надежда, что он не видит перед собой ничего невероятного.
Эти руки, всегда готовые ударить, с заведенным за спину хлыстом… этот страшно изуродованный нос, сбитый набок; жуткий шрам от выстрела из бластера, пробившего щеку, и бесформенное ухо… эта злобная, полная ненависти ухмылка. Щелк, щелк… и хлыст заплясал в руке своего хозяина; толстые пальцы крепко сжимали его рукоять. Еще мгновение — и он обовьется вокруг Шенна, а Шенн почувствует на своих незащищенных плечах раскаленную огненную ленту. Потом человек с кличкой Бревно засмеется своим садистическим смехом, а ему будут вторить остальные, играющие роль шакалов при грозном льве.
И тот — другой — взмахнул хлыстом.
Остальные люди… Шенн сильно тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. Но ведь он не стоял у стойки грязного бара «Злачный клёв». И он больше не был запуганным юнцом, куском мяса для развлечения Бревна. Только хлыст поднялся снова и обвил Шенна точно так же, как много лет назад, оставив на теле кровоточащую болезненную рану. Но ведь Бревно погиб, пронзительно вопил мозг Шенна. Он неистово боролся с гем, что видели его глаза на самом деле, а также с ноющей болью в груди и на плечах. И его дружок Громила, сосланный на космические шахты, тоже мертв, ведь именно его позывные слышали много лет назад, когда он бежал из системы Аякса.
Бревно снова завел хлыст за спину, готовясь к очередному удару. Шенн оказался лидом к лицу с человеком, умершим пять лет назад, но тем не менее мертвец ходил и дрался. Шенн до боли прикусил нижнюю губу, отчаянно пытаясь избавиться от безумной догадки: действительно ли перед ним стоит Бревно? Бревно — дьявол из его детства, заново оживший благодаря чарам планеты обитателей Колдуна. Или Шенн сам оживил и человека, и все с ним связанное, и теперь, как и раньше, испытывал животный страх, как это бывает, когда создание становится оружием, убивающим своего творца? Видеть сны, правдивые или ложные. Бревно был мертв; значит, этот сон — обман, так оно и есть.
И Шенн двинулся вперед навстречу ухмыляющемуся великану, вышедшему из его старых ночных кошмаров. Его рука больше не лежала на рукоятке шокера, а переместилась на бок. Он видел приближающийся хлыст, злобный взгляд маленьких узких глаз. Да, сейчас перед ним стоял Бревно в расцвете своей мощи, когда Шенн боялся его больше всего на свете, и поэтому он продолжал существовать в закоулках его детских воспоминаний многие-многие годы. Но Бревно не был жив; он существовал только во сне.
Хлыст снова ударил Шенна и обвился вокруг его туловища. И тотчас же растворился, как и исчезла зловещая усмешка с лица Бревна. Его мускулистая рука приготовилась к третьему удару Шенн продолжал наступать, вытянув руку вперед, но не для того, чтобы двинуть по потной небритой физиономии, а чтобы убрать Бревно со своего пути. И при этом думая лишь об одном: это не Бревно, потому что этого не может быть. С их последней встречи прошло десять лет. А пять лет тому назад Бревно погиб. Значит, это действуют чары Колдуна, а все для того, чтобы окончательно сбить Шенна с толку и довести его до безумия.
Шенн остался один. Его вновь обволакивали стены тумана. Яркая отметка на его плече по-прежнему горела. Шенн сдвинул рваную форму и увидел больное место — длинный кровоточащий рубец. И когда увидел это, его неверие пошатнулось.
Когда он верил в Бревно и в его оружие, то бандит обладал реальностью, достаточной для нанесения удара, который и оставил на теле Шенна глубокую рану. Зато когда Шенн как бы «окунул» призрак в реальность, то ни Бревна, ни его хлыста не стало. Их просто не существовало. По телу Шенна пробежали мурашки. Он изо всех сил старался не думать о том, что может ожидать его впереди. Видения из ночных кошмаров, способные материализовываться. Раньше ему часто снился Бревно. Он видел и другие сны, тоже приводящие его в ужас. Неужели он повстречается с большинством из своих кошмаров? А вдруг — со всеми? Но почему? Чтобы просто развлечь обитателей Колдуна или доказать их утверждение, какой же он был дурак, когда бросил вызов их ведьмам — владычицам иллюзий?
Как ему узнать, какое из видений они используют, чтобы сломить его? Либо он сам станет и актером и режиссером жуткого действа, происходящего в тумане, и будет наблюдать за «пьесой», участником которой станет сам? Все будет происходить подобно тому, как трехмерное изображение, запечатленное на пленке, развлекает зрителя?
Увидеть во сне правду — это значит пройти через туман, который тоже был сном? Сны внутри других снов… Шенн положил руку на голову ошарашенный, измученный. Ему казалось, что он сходит с ума. Он прижал к голове ладонь, но упрямая решительность, овладевшая им, никуда не делась. В следующий раз он должен как следует приготовиться к неожиданной встрече, чтобы мгновенно отпугнуть любое давно позабытое воспоминание, воскресшее из мертвых.
Медленно пробираясь сквозь туман, Шенн часто останавливался, чтобы прислушаться к любому шороху, могущему возвестить ему о приближении новой иллюзии. Пока он шел, то старался догадаться о том, с каким из прежних кошмаров ему доведется повстречаться. Но уже прекрасно понимал, что любая встреча не будет просто разновидностью какого-либо сна. Ожесточенный былыми страхами, он достойно встретится с любым кошмаром или новым впечатлением.
В воздухе что-то затрепетало, и вдруг раздался протяжный стонущий крик. Пока еще ничего не соображая, Шенн вытянул вперед руки и просвистел две ноты, которые его губы вспомнили быстрее, нежели его разум. Силуэт, двигающийся ему навстречу из тумана, разрывая стену окружающей его боли, постепенно обретал некогда знакомые любимые черты. Он летел ему навстречу, немного склоняясь в сторону; одно из хрупких, едва окрашенных крыльев было сломано, и никогда оно уже не выпрямится, не излечится от нанесенной раны. Вот серафим устроился у Шенна между ладонями и воззрился на него с былым и искренним доверием.
— Трав! Трав! — вскричал Шенн, бережно баюкая хрупкое создание, радуясь ощущению его крылатого тельца, закругленным перышкам на гордо вскинутой головке, чувствуя ладонями шелковые прикосновения малюсеньких коготков, нежно щекочущих его пальцы.
Едва осмеливаясь вздохнуть, Шенн сел на песок. Трав — опять! Чудо этого волшебного возвращения, на которое он никогда не надеялся, переполняло его волнами счастья, такого огромного и сильного, какой была боль, причиненная ударом хлыста во время встречи с Бревном. Но эта была иная боль, боль любви, а не страха или ненависти.
Хлыст Бревна…
Шенн задрожал. Трав поднес крошечный коготок к лицу Шенна и издал жалобный плач, в котором выражались все его чувства: узнавание, просьба о защите, попытка снова стать частью жизни Шенна Ланти.
