Полным ходом работая над материалом для бомбы, Артур Комптон обращал внимание на физику реакций под действием быстрых нейтронов и последствия создания бомбы. Он поручил это направление физику Грегори Брейту, выходцу из России, но Брейт разочаровался медленным продвижением проекта и вернулся в морской флот, где служил до участия в программе S-1. Тогда Комптон пригласил на роль руководителя Роберта Оппенгеймера, который изначально был помощником у Брейта.
Роберт Оппенгеймер был выдающимся физиком, но его личные качества вызывают споры до сих пор. Сын еврейских эмигрантов, разбогатевших в США, он вырос в достатке и имел феноменальную способность к обучению. В возрасте девяти лет он мог предложить кузену задать вопрос по-латыни, на который сам отвечал по-гречески. Однако при всех его талантах Оппенгеймеру было чуждо человеческое сочувствие. Мальчиком Роберт чрезмерно гордился своей ученостью, любил покрасоваться. Роберт мог вести себя хвастливо и покровительственно, у него был острый язык. Чувства, которые он вызывал у однокашников, а потом у коллег и сотрудников, колебались от жалости до раздражения.
Окончив Гарвард, под руководством Джозефа Томпсона он занимался в Кавендишской лаборатории Кембриджа, а потом перебрался в Германию, в Гёттинген. Здесь он работал с Джеймсом Франком и Максом Борном, познакомился с Вернером Гейзенбергом, с английским физиком Полем Дираком и многими другими прославленными учеными.
Получив докторскую степень, Оппенгеймер снова прибыл в Гарвард, а потом перешел в Калифорнийский технологический институт в Пасадене. Затем он отказался от нескольких предложений научных должностей, чтобы вернуться в Европу и продолжить образование. Сначала он отправился в голландский Лейден, где сотрудничал с Паулем Эренфёстом, а потом перебрался в швейцарский Цюрих, чтобы обменяться опытом с Вольфгангом Паули, который только что завершил первый этап совместной работы с Гейзенбергом по квантовой электродинамике. В июле 1929 года Оппенгеймер вернулся в Америку и получил должность на кафедре Калифорнийского университета в Беркли.
Кроме всего прочего, Роберт Оппенгеймер также активно интересовался политикой. В середине 1930-х годов он состоял практически во всех коммунистических организациях, которые существовали в Калифорнии. Позже он пытался объяснить свою страсть к «левацким» идеям:
Я ощущал непрерывную, неугасающую ярость, вызванную тем, как с евреями обращались в Германии. У меня там были родственники, и я собирался помочь им бежать и добраться до [Америки]. Я видел, что сделала с моими студентами Великая депрессия. Они не могли найти работу, а та работа, что попадалась, совершенно им не подходила. И на их примере я начал понимать, как сильно на человеческие жизни влияют политические и экономические события.
Поэтому неудивительно, что Оппенгеймер стал участвовать в сборе средств на борьбу с растущей угрозой европейского фашизма. Говоря откровенно, он был «находкой для шпиона», и все же его вклад в программу S-1 был ценен. Поэтому Артур Комптон без задней мысли поручил ему работу над реакциями на быстрых нейтронах и над принципиальной схемой атомной бомбы. Руководство проекта настаивало, чтобы Оппенгеймер прекратил якшаться с леворадикальными политиками, и тому пришлось уступить. После этого он получил временный допуск к секретной информации и теперь мог помогать Эрнесту Лоуренсу в работе. Анкету на проверку благонадежности Оппенгеймер заполнил в апреле 1942 года, причем на вопросы ответил по большей части честно.
В Беркли ученые начали с теории, обратившись в первую очередь к докладу «Комитета Мауд» и результатам исследований различных групп. Вскоре стало ясно, что атомная бомба «наверняка может получиться», оставалось доработать детали. В августе Оппенгеймер писал, что для бомбы на уране-235 потребуется около 30 килограммов этого изотопа, а ее «разрушительный эффект сравнится с эффектом от взрыва более 100 000 тонн тротила». Это было гораздо больше 1800 тонн тротила, заявленных физиками из «Комитета Мауд» годом ранее.
Тогда же Ванневару Бушу стало ясно, что разделение программы S-1 между армией и гражданским Управлением научных исследований и разработок себя не оправдало. Он обсудил этот вопрос с генералом Брехоном Сомервеллом, главой армейской службы снабжения. Буш пытался оставить программу под управлением гражданских лиц, но Сомервелл хотел отдать проект под полный контроль армии. Ситуация вот-вот должна была измениться, и не в лучшую сторону для ученых, занятых в проекте.
Генерал хотел видеть при себе зависимого подчиненного, которого можно было бы назначить руководителем военной программы, и, казалось, уже подыскал подходящего кандидата: им оказался полковник Лесли Гровс. Закончив военную академию Вест-Пойнта, Гровс собирался на службу за границей, так как порядком устал от бюрократической деятельности в Управлении военными строительными проектами (кстати, незадолго до этого полковник курировал строительство здания Пентагона). Но вышестоящие чины решили по-своему. «Если вы хорошо выполните свою задачу, – сказал Гровсу генерал Сомервелл, – мы выиграем войну». Тому ничего не оставалось, как согласиться.
Лесли Гровс приступил к руководству атомным проектом с военной прямолинейностью. Один из его подчиненных, подполковник Кеннет Никол, вспоминал Гровса такими словами: «Последняя сволочь, но одновременно и один из наиболее умелых людей, которых я встречал в жизни. <…> Я не мог выносить его характер, да и никто его не выносил, но мы по-своему понимали друг друга».
Возможно, Гровс действительно не отличался тактом, зато он очень быстро действовал. Только один пример из его бурной биографии. Еще в 1940 году из бельгийского Конго в США была переправлена тысяча тонн урановой руды для того, чтобы она не попала в руки немцев. Ценный груз полгода простоял в Порт-Ричмонде на острове Статен-Айленд. 17 сентября Гровс узнал о том, что ему поручили руководить программой S-1. И на следующий день направил подчиненных в Нью-Йорк, чтобы те выкупили руду. В тот же самый день он одобрил изъятие участка площадью более 20 тысяч квадратных километров близ Ок-Риджа на востоке штата Теннесси. Впоследствии это место стали называть «Зоной Х»: здесь был построен огромный комплекс для обогащения урана-235 и производства плутония.
Американский атомный проект наконец-то обрел твердого решительного руководителя и начал развиваться немыслимыми до того темпами. Со временем проект обрел и свое уникальное название. Инженерный корпус армии США при упоминании в связи с программой S-1 стал именоваться «Манхэттенский инженерный округ» (его штаб-квартира располагалась на Бродвее, неподалеку от Сити-Холла). Теперь, когда во главе проекта встал армейский инженерный корпус, это название распространилось и на всю программу. Так зародился знаменитый впоследствии «Манхэттенский проект».
Манхэттенский проект
В сентябре 1942 года, сразу после вступления в новую должность и получения звания бригадного генерала, Лесли Гровс отправился с инспекцией по предприятиям, вовлеченным в атомный проект. То, что он увидел, порядком его разочаровало.
Первую остановку он сделал в Питтсбурге, где находились исследовательские лаборатории, принадлежащие корпорации «Вестингауз». Перед ними стояла задача сконструировать объемные высокоскоростные центрифуги для выделения урана-235. Определенно то было не лучшее место для начала проверки. У ученых накопились технические проблемы, проект балансировал на пределе. И по рекомендации Гровса эти исследования вскоре закрыли.
