— Вполне съедобно.
Старая поэтесса вытерла руки о полотенце, потом приподняла платье на Розе и разгладила взъерошенное перо.
— Вам помочь? — спросил от двери Гамаш.
— Ах, какой вы душка.
Гамаш поморщился, ожидая, что после этого в него полетит тесак. Но Рут только улыбнулась и протянула ему тарелку с оливками, каждая из которых была нафарширована долькой консервированного мандарина. Гамаш взял тарелку и вернулся к гостям. Неудивительно, что его приветствовали так, словно он присоединился к силам зла. Гамаш порадовался тому, что Бовуар не пошел с ним и не видит ни Рут, более чокнутую, чем обычно, ни Розу в платье, ни его самого, предлагающего еду, которая почти наверняка убьет или искалечит каждого, кому хватит глупости попробовать.
— Оливки? — предложил он Оливье.
Они посмотрели на тарелку.
— Это сделает меня китайским мандарином? — спросил Габри.
— Тебе пора вытащить голову из собственной задницы, — отрезал Оливье.
Габри открыл было рот, но тревожное выражение лиц вокруг заставило его проглотить так и не сказанные слова.
Питер, стоявший чуть поодаль со стаканом воды, взятым им у Рут какое-то время назад, улыбнулся. Почти то же самое сказала ему и Клара, когда он сообщил ей, что оскорблен обыском, который учинила в их доме полиция.
«Почему?» — спросила она.
«А ты разве не оскорблена? Ты только подумай: все эти чужие люди смотрят на твои картины».
«Разве не это называется выставкой? Сегодня мои картины видело больше народу, чем за всю мою карьеру. Пригласи к нам еще полицейских. Надеюсь, они придут с чековыми книжками. — Она рассмеялась, ее это явно не волновало. Но она видела, что это волнует его. — Ну-ка, скажи мне, в чем дело».
«Картина еще не готова, ее никто не должен видеть».
«Слушай, Питер, ты делаешь вид, будто это имеет какое-то отношение к твоему искусству».
«Да, имеет».
«Они пытаются найти убийцу, а не художника».
И так это и осталось между ними — неудобная правда.
Гамаш и Оливье отошли от группы гостей в тихий уголок.
— Насколько я понимаю, вы купили ваше здание несколько лет назад.
Услышав эти слова, Оливье слегка покраснел. Он украдкой оглядел комнату, желая убедиться, что их никто не слышит.
— Я решил, что это неплохое вложение средств. Я заработал кое-какие деньги, пока служил в банке. Да и здесь бизнес шел неплохо.
— Видимо, да. Вы ведь заплатили почти три четверти миллиона долларов.
— Сегодня это наверняка стоит миллион.
— Возможно. Но вы заплатили наличными. Что, так хорошо шел бизнес?
Оливье стрельнул глазами по сторонам, но их никто не слышал. Тем не менее он понизил голос:
— Бистро и гостиница приносят неплохие деньги. По крайней мере, пока. Но главную прибыль приносят старинные вещи.
— И каким же образом?
— Большой интерес к квебекской сосне. Много отличных находок.
Гамаш кивнул:
— Мы сегодня говорили с детьми Пуарье.
Лицо Оливье посуровело.
— Слушайте, они говорят неправду. Я не обманывал их мать. Она хотела продать. Отчаянно хотела продать.
— Я знаю. Мы и с ней говорили. И с Мюнденами. Мебель была в очень плохом состоянии.
Оливье немного успокоился:
— Это так. Многие годы простояла в сырых холодных сараях и на чердаке. Мышей пришлось выгонять. Некоторые предметы так покоробились — не отреставрируешь. Хоть плачь.
— Мадам Пуарье говорит, что вы потом привезли ей новую кровать. Это благородно.
Оливье опустил глаза:
— Да, я хотел ее отблагодарить.
«Совесть, — подумал Гамаш. — У этого человека уязвимая и больная совесть, но ее оседлала громадная и страшная корысть».
— Вы сказали, что бистро и гостиница приносят неплохой доход. Пока. Что вы имели в виду?
Оливье бросил быстрый взгляд в окно, потом посмотрел на Гамаша.
— Ура-ура, все приглашаются на обед, — пропела Рут.
— И что будем делать? — прошептала Клара на ухо Мирне. — Спасаться бегством?
— Слишком поздно. Утка или Рут нас точно догонят. Нам осталось лишь затаиться и молиться о спасении. Если произойдет худшее, притворимся мертвыми.
Гамаш и Оливье поднялись — последние, кто направился к обеденному столу.
— Вы, вероятно, знаете, что происходит в старом доме Хадли?
Гамаш не ответил, и Оливье продолжил:
— Они почти полностью выпотрошили его и переделали в спа-салон и гостиницу для корпоративного отдыха. Тут повсюду появятся приезжие. Это погубит Три Сосны.
— Три Сосны?
— Ну хорошо, — ответил Оливье. — Погубит бистро и гостиницу.
Они присоединились к остальным в кухне и расселись за садовым пластиковым столом Рут.
— Начинается, — предупредил Габри, когда Рут принялась ставить перед каждым из них тарелки.
Гамаш посмотрел на содержимое. Разглядел консервированный персик, бекон, сыр и мармеладки.
— Я очень люблю всякие такие штуки, — с улыбкой сказала Рут.
Роза сидела рядом с ней в гнезде из полотенец, засунув клюв под рукав своего платья.
— Виски? — спросила Рут.
— С удовольствием. — Шесть стаканов потянулись к ней, и Рут добавила каждому к обеду еще и виски.
Сто лет и много жизней спустя они покинули жилище Рут и, пошатываясь, вышли на свежий, прохладный воздух.
— Пока-пока, — помахала им на прощание Рут, но Гамаша приободрило услышанное через закрытую дверь: — Пошли в жопу.
Глава четырнадцатая
Они вернулись в гостиницу и увидели ожидающего их Бовуара. Как бы ожидающего. Он уснул в своем кресле. Рядом с ним стояла тарелка с крошками и стакан шоколадного молока. В камине еще теплились угольки.
— Разбудить его? — спросил Оливье. — У него такой мирный вид.
Голова Бовуара была чуть повернута набок, из уголка рта сочилась ниточка слюны. Дышал он глубоко и ровно. На его груди лежал маленький плюшевый лев, которого Габри выиграл для Оливье на ярмарке, рука Бовуара покоилась на игрушке.
— Как маленький ребенок-полицейский, — сказал Габри.
— Да, кстати, Рут просила меня передать ему это. — Оливье протянул Гамашу клочок бумаги.
Тот взял его, но отклонил их предложение о помощи, после чего эти двое устало поплелись вверх по лестнице. Было девять часов.
— Жан Ги, — прошептал Гамаш. — Просыпайся.
