Их глазам понадобилось несколько секунд, чтобы приспособиться к сумеречному свету в сарае. Потом тень обрела устойчивые очертания. Человеческие. Они увидели высокого, стройного, изящного пожилого человека.
— Вы заставили меня ждать, — раздалось из темноты.
Марк, у которого зрение было не слишком хорошим, хотя он и старался не показывать этого, видел только силуэт. Но слова, голос сказали ему более чем достаточно. Голова у него закружилась, и он вытянул руку, чтобы не упасть. Мать, стоявшая рядом с ним, поддержала его.
— Мама? — прошептал он.
— Все в порядке, Марк, — сказал человек.
Но Марк знал, что не все в порядке. До него доходили слухи о старом доме Хадли, об упырях, обитавших там. Ему нравились эти истории, потому что они отпугивали других покупателей и ему удалось купить эту собственность дешево.
Прах к праху. Здесь случилось что-то воистину ужасное. Дом Хадли произвел на свет еще одного призрака.
— Отец?
Глава семнадцатая
— Отец?
Марк вгляделся в темноту темнее мрака. Голос, навсегда оставшийся в памяти, узнавался безошибочно. Низкий спокойный голос, в котором всегда слышалась укоризна и легкая ирония, отчего ребенок, потом юноша, потом мужчина никогда не знал, как относится к нему отец. Но подозревал.
— Привет, Марк.
Голос прозвучал шутливо, словно здесь происходило что-то забавное. Словно ступор, в который впал Марк, услышав отца, давал повод для веселья.
Доктор Винсент Жильбер вышел из сарая и из царства мертвых на свет божий.
— Мама? — Марк повернулся к женщине рядом с ним.
— Извини, Марк. Идем.
Она вытащила своего единственного ребенка на солнце и посадила на тюк сена. Засохшие травинки укололи его.
— Ты можешь принести что-нибудь выпить? — спросила Кароль у невестки, но Доминик, схватившаяся за щеку, была ошеломлена не меньше своего мужа.
— Марк? — проговорила Доминик.
Бовуар посмотрел на Гамаша. День грозил затянуться, если они только и будут что называть друг друга по имени.
Доминик пришла в себя и быстро пошла, а потом побежала в дом.
— Прошу прощения, если удивил вас.
— Конечно, ты его удивил, — резко сказала Кароль. — Что, по-твоему, он должен чувствовать?
— Я думал, что увижу более радостную реакцию.
— Ты никогда не думаешь.
Марк отвел взгляд от отца и повернулся к матери:
— Ты мне сказала, что он умер.
— Видимо, это было преувеличением.
— Умер? Ты ему сказала, что я умер?
Она снова повернулась к мужу:
— Мы договорились с тобой, что именно это я и скажу. У тебя что, память отшибло?
— У меня? У меня? Ты хоть представляешь себе, как я жил, пока ты играла в бридж?
— Да, ты бросил семью…
— Хватит, — приказал Гамаш, поднимая руку.
Не без некоторых усилий эти двое перестали препираться и повернулись к нему.
— Я хочу, чтобы не осталось никаких неясностей, — произнес Гамаш. — Это ваш отец?
Марк впился взглядом в человека, стоящего рядом с его матерью. Тот стал старше, похудел. Ведь прошло почти двадцать лет с того дня, когда он пропал в Индии. По крайней мере, так ему сказала мать. Прошло еще несколько лет — и она сказала, что сделала заявление о его смерти и не стоит ли им, по мнению Марка, устроить поминки?
Марк совершенно об этом не задумывался. Его ждали занятия куда более интересные, чем поминки по человеку, который пропадал почти всю его жизнь.
И потом эта история закончилась. Великий человек — а именно таким и был отец Марка — был забыт. Марк никогда не говорил о нем, никогда о нем не вспоминал. Когда он познакомился с Доминик и она спросила у него про Винсента Жильбера — не его ли это отец, Марк ответил: да, это его отец. Но он умер. Пропал в какой-то темной дыре Калькутты, Бомбея или Мадраса.
«А он не святой?» — спросила Доминик.
«Да-да, святой. Святой Винсент. Который воскрешал мертвых и хоронил живых».
Больше она с ним на эту тему не говорила.
— Прошу.
Доминик вернулась с подносом, на котором стояли стаканы и бутылки, — она не понимала, какой повод для выпивки. Она нередко председательствовала на заседаниях совета директоров, выступала в роли хозяйки на обедах с клиентами, участвовала в заседаниях третейских судов, но никогда не сталкивалась с чем-либо подобным. Отец. Восстал из мертвых. Но почтения к нему явно не испытывали.
Она поставила поднос на бревно и поднесла руки к лицу, вдыхая терпкий лошадиный запах — это позволило ей снять накопившееся напряжение. Руки она опустила, но оставалась начеку. У нее было чутье на неприятности, и оно не подвело ее и на сей раз.
— Да, это мой отец, — сказал Марк. Потом повернулся к матери. — Так он не умер?
Гамашу этот вопрос показался занятным. Не «Так он жив?», а «Так он не умер?». Между двумя этими вопросами была известная разница.
— Боюсь, что нет.
— Я здесь стою перед тобой, — сказал доктор Жильбер. — И я могу слышать.
Его все это ничуть не расстроило — только позабавило. Гамаш знал, что доктор Винсент Жильбер может быть грозным оппонентом. И он надеялся, что этот великий человек — а Гамаш знал, что у него такая репутация, — не является злодеем.
Кароль протянула Марку стакан с водой и налила себе, сев на сено рядом с ним.
— Мы с твоим отцом давным-давно решили, что наш брак исчерпал себя. Как тебе известно, он уехал в Индию.
— Но почему ты сказала, что он умер? — спросил Марк.
Если бы этого не сделал он, то такой вопрос задал бы Бовуар. Он всегда считал, что у него довольно-таки странная семья. Никакого шепота, никаких тихих разговоров. Сплошной накал и напряжение. Голоса громкие, крикливые, пронзительные. Всегда в лицо друг другу, всегда бесцеремонно. Это был ужас. Ему хотелось спокойствия, тишины, и он нашел все это в Энид. Они жили тихо, уважительно относились друг к другу, никогда слишком не отдалялись, никогда слишком не сближались.
Надо бы ей позвонить.
Но какой бы странной ни была его семья, она и в сравнение не шла с тем, что он видел сейчас. Собственно, это было одним из главных преимуществ его работы: по сравнению с людьми, которые действительно убивали друг друга, а не просто думали об этом, члены его семьи казались ангелами.
— Мне казалось, что так будет легче, — сказала Кароль. — Мне было проще быть вдовой, чем разведенной женщиной.
— А обо мне ты подумала? — спросил Марк.
— Я решила, что и тебе так будет проще. Проще считать, что твой отец мертв.
