— Гм, — промычала Лакост, попробовав суп. — Прямо с огорода. Твои, видимо, тоже. — Она кивнула на улитки Бовуара.
Он ухмыльнулся и принялся есть, макая хлеб с хрустящей корочкой в жидкий чесночный соус.
Гамаш разглядывал фотографии, медленно откладывая их одну за другой. Это было все равно что натолкнуться на гробницу Тутанхамона.
— Мне нужно будет позвонить суперинтенданту Брюнель, — сказал он.
— Главе отдела по расследованию имущественных преступлений? — спросила Лакост. — Неплохая мысль.
Тереза Брюнель была специалистом по кражам произведений искусства и личным другом Гамаша.
— Она умрет, когда увидит эту хижину, — рассмеялся Бовуар.
Оливье унес пустые тарелки.
— Откуда у убитого могло взяться все это? — с недоумением спросил Гамаш. — И как он доставил все это в лес?
— И зачем? — добавил Бовуар.
— Но там не было личных вещей, — сказала Лакост. — Ни одной фотографии, ни писем, ни чековых книжек. Ни документов. Ничего.
— И ничего похожего на орудие убийства, — сказал Бовуар. — Мы отправили на экспертизу кочергу и кое-какие садовые инструменты, однако перспектив маловато.
— Но после вашего ухода я нашла кое-что. — Лакост положила свою сумочку на стол и открыла ее. — Это было под кроватью у стены. Я в первый раз даже не заметила, — пояснила она. — Я сняла отпечатки пальцев и взяла образцы. Они отправлены в лабораторию.
На столе оказался резной кусок дерева с пятнами, похожими на пятна крови.
Кто-то ножом вырезал на дереве слово.
«Вор».
Глава двадцатая
Агент Морен, напевая себе под нос, бродил по хижине. В одной руке у него был спутниковый телефон, в другой — полено. Не для дровяной плиты, которая была затоплена и давала хорошее тепло. Не для камина, тоже растопленного. А на тот случай, если кто-нибудь нападет на него из тьмы, царящей в углах.
Он зажег все масляные лампы и все свечи. Убитый, казалось, делал их сам — из парафина, остававшегося от самодельных консервов.
Морену не хватало телевизора. Сотового телефона. Его девушки. Матери. Он снова взялся было за спутниковый телефон, но потом опустил его, наверное, уже в сотый раз.
Ты не можешь позвонить старшему инспектору. Что ты ему скажешь? Что тебе страшно? Страшно одному в лесной хижине? Там, где убили человека?
И он точно не мог позвонить своей матери. Она наверняка найдет способ добраться до этой лесной хижины, и завтра команда обнаружит его здесь вместе с нею. Она будет гладить его рубашки, жарить бекон и яичницу.
Нет, уж лучше умереть.
Он еще раз прошел по хижине, тыча поленом то туда, то сюда, но делая это очень-очень осторожно. На манер Элмера Фадда
[57]
он заглядывал в углы, брал наугад в руки стекло, рассматривал всякий хлам. Оранжевую панель на кухонном окне, серебряный подсвечник с резьбой. Наконец он вытащил сэндвич из пакета и развернул вощеную бумагу. Ветчина и сыр на французской булке. Неплохо. Морен взял бутылку кока-колы, открутил крышечку, сел у огня. Кресло оказалось на удивление удобным. Еда успокоила его, и когда он перешел к сладкому, то снова чувствовал себя самим собой. Он потянулся к скрипке, лежащей неподалеку от него, но передумал. Вместо этого он наугад взял книгу с полки и открыл ее.
Написал ее автор, о котором он никогда не слышал. Некто Каррер Белл.
[58]
Морен начал читать про девочку по имени Джейн, которая выросла в Англии. Через какое-то время его глаза устали — в хижине было недостаточно света. Он подумал, что, видимо, пора ложиться спать. Уже, наверное, перевалило за полночь.
Морен посмотрел на свои часы. Было половина девятого.
Он снова нерешительно протянул руку, взял скрипку. Ее дерево было темным и на ощупь казалось теплым. Он погладил скрипку своей молодой рукой, осторожно взял ее, умело перевернул. Потом быстро поставил на место. Он не должен к ней прикасаться. Морен снова обратился к книжке, но минуту-другую спустя поймал себя на том, что его рука опять прикасается к скрипке. Он знал, что не должен это делать, просил себя не делать, но все же взял смычок из конского волоса. Понимая, что обратного пути у него уже нет, он встал.
Агент Морен пристроил скрипку на плече, прижал ее подбородком, пробежал смычком по струнам. Звук получился низкий, сочный и соблазнительный. Молодой агент не мог противиться этому. И вскоре в хижине зазвучали успокаивающие звуки популярной песни «Колм Куигли».
[59]
Они заполнили всю хижину, вплоть до углов.
* * *
Подали три основных блюда. Фаршированная фруктами курица, приготовленная на вертеле, для Гамаша, макароны феттучини с расплавленным сыром бри, свежими помидорами и базиликом для Лакост, а для Бовуара — ягнятина, тушенная в черносливе. На стол поставили также свежесобранные овощи, обжаренные на гриле.
Курица Гамаша была нежная и вкусная, в меру приправленная горчицей по-французски и вермутом.
— И что означает эта деревяшка? — спросил Гамаш у своей команды.
— Практически это единственная неантикварная вещь в хижине, — ответила Лакост. — А всякие режущие инструменты — я думаю, он изготовил их сам.
Гамаш кивнул. Он и сам пришел к тому же выводу.
— Но почему «вор»?
— Может быть, так его звали? — без особого энтузиазма предположил Бовуар.
— Месье Вор? — переспросила Лакост. — Это могло бы объяснить, почему он жил один в лесу.
— Зачем кому-то понадобилось бы вырезать это слово для себя? — Гамаш положил нож и вилку. — И больше ничего такого вы в хижине не нашли?
— Ничего, — ответил Бовуар. — Нашли топоры, молотки, пилы. Все они хорошо побывавшие в употреблении. Я думаю, он сам построил эту хижину. Но наверняка не вырезал ее.
«Вор», — подумал Гамаш, снова беря нож и вилку. Неужели отшельник настолько впал в печаль?
— Вы заметили наши фотографии ручейка, сэр? — спросила Лакост.
— Заметил. По крайней мере, теперь мы знаем, как он сохранял продукты.
Агент Лакост, обследуя ручей, обнаружила привязанный пластиковый пакет. А в нем были баночки со скоропортящимися продуктами. Все это обтекала холодная вода.
— Но ведь он явно не сам готовил сыр и молоко, а в местном магазине его никто не видел, — сказал Бовуар. — И это приводит нас к единственно возможному выводу.
