— Кто-то эти продукты ему приносил, — поддержала его Лакост.
— Ничего не надо? — спросил подошедший Оливье.
— Все прекрасно, patron, merci, — с улыбкой ответил Гамаш.
— Еще майонеза или масла? — улыбнулся в ответ Оливье, стараясь не выглядеть идиотом.
Он пытался сказать себе, что количество принесенных им приправ, теплых булочек, бокалов вина ни на что не повлияет. Он никогда не сможет снискать их расположения.
— Non, merci, — ответила Лакост, и Оливье неохотно покинул их.
— По крайней мере, у нас есть отпечатки пальцев из хижины. Завтра что-нибудь выяснится, — сказал Бовуар.
— Я думаю, теперь мы знаем, почему его убили, — сказал Гамаш.
— Тропинки, — кивнула Лакост. — Рор Парра прорубал тропинки для езды. Одна из них практически упиралась в хижину. Так что ее обнаружение было делом времени.
— Это и случилось: мадам Жильбер увидела ее, — сказал Бовуар. — Но мы не можем быть уверены, что она не видела хижину во время своих прежних прогулок.
— Вот только прежде у них не было лошадей, — заметила Лакост. — Они появились на следующий день после убийства.
— Но она, возможно, прогуливалась по старым тропинкам пешком, — предположил Гамаш. — Готовилась к тому времени, когда привезут лошадей. Изучала местность, чтобы сказать Рору, какие тропинки нужно расчищать.
— Рор и сам мог по ним бродить, — сказал Бовуар. — Рор или его сын Хэвок. Парра говорил, что сын собирается ему помогать.
Двое других задумались. Нет, пожалуй, у Парры не было никаких оснований бродить старыми ездовыми тропинками, пока он их не расчистил.
— Но зачем убивать Отшельника? — спросила Лакост. — Даже если один из Парра или Доминик его нашли? Это лишено смысла. Ради сокровищ? Тогда почему сокровища остались нетронутыми?
— Может, не остались, — сказал Бовуар. — Мы видели только те, что нашли. Может, там было еще что-то.
На Гамаша будто тонна кирпичей обрушилась. Почему это не пришло ему в голову раньше? Его настолько поразило найденное, что он даже не подумал о том, что могло быть унесено.
* * *
Агент Морен лежал в кровати, но все никак не мог удобно устроиться. Странное это чувство — спать в кровати мертвеца.
Он закрыл глаза. Повернулся на левый бок, потом на правый. Открыл глаза, уставился в огонь, тлеющий в камине. Хижина теперь меньше пугала его. Напротив, она даже казалась уютной.
Морен ударил несколько раз кулаком по подушке, чтобы взбить ее, но наткнулся на что-то твердое.
Он сел, взял подушку, прощупал ее. Да, несомненно, кроме перьев, внутри было что-то еще. Он встал, зажег масляную лампу, вытащил подушку из наволочки. В подушке обнаружился глубокий карман. Осторожно, словно ветеринар, ощупывающий беременную кобылу, Морен засунул внутрь руку по локоть. Его пальцы нащупали что-то твердое, шишковатое.
Он вытащил этот предмет, поднес его к лампе. Увидел изящную резьбу. Мужчины и женщины на паруснике. Они стояли лицом к носу корабля. Морена поразило мастерство резьбы. Тот, кто сработал эту вещь, сумел передать восторг путешествия. Такой восторг Морен и его сестра ощутили детьми, когда с семьей путешествовали на машине в Абитиби или Гаспе.
Он узнал счастливое предвкушение на лицах путешественников. Приглядевшись, он увидел, что у большинства из них сумки и мешки, что это люди разного возраста — от грудных младенцев до стариков и немощных. Некоторые пребывали в восторге, другие — в ожидании, третьи — в спокойном удовлетворении.
Все были счастливы. И корабль полнился надеждой.
Паруса невероятным образом тоже были вырезаны из дерева, истонченного до толщины материи. Морен перевернул парусник. На днище было что-то процарапано. Он поднес надпись к лампе.
НЭШЬШ
Может, это имело какой-то смысл на русском? Агент Лакост, увидев иконы, решила, что убитый был русским. Может, это его имя?
Потом в голову Морену пришла одна мысль. Он вернулся к кровати и потрогал другую подушку, лежавшую под первой. Там тоже обнаружилось что-то твердое. Из второй подушки он извлек еще одну скульптуру, тоже деревянную и такую же детализированную. Эта резная скульптура изображала мужчин и женщин, собравшихся на берегу и смотревших на воду. Некоторые казались встревоженными, но большинство имели удовлетворенный вид. Снизу на этой скульптуре тоже были процарапаны буквы.
ИРБЬЯГГР
Перевернув скульптуру, Морен поставил ее рядом с первой. Обе передавали ощущение радости, надежды. Он смотрел на них, они притягивали его взгляд, как никогда не притягивал экран телевизора.
Но чем больше он смотрел, тем тревожнее ему становилось — как будто что-то наблюдает за ним. Он заглянул в кухню, потом окинул взглядом комнату. Вернувшись к резным скульптурам, он удивился, почувствовав, что они источают ощущение тревоги.
Ему почудилось какое-то движение за спиной, и он быстро повернулся к темной комнате, мгновенно пожалев, что не зажег больше ламп. Его внимание привлекло какое-то посверкивание. Высоко наверху. В самом дальнем углу хижины. Может, это чьи-то глаза?
Взяв полено, он стал осторожно приближаться. Когда он подошел, сверкание начало обретать некую форму. Это была паутина, отражавшая мягкое сияние лампы. Но в паутине было что-то необычное. Когда его глаза привыкли к сумеркам, волосы на его голове встали дыбом.
В паутину было вплетено слово.
«Вор».
Глава двадцать первая
На следующее утро все уже сидели за столом, когда появился агент Морен, ужасно растрепанный. Они посмотрели на него, и агент Лакост указала на место рядом с собой, где неожиданно для молодого агента его ждали крепкий кофе с молоком, яичница, бекон и толсто нарезанный тост с вареньем.
Морен проглотил еду, выслушал последние сообщения, а потом настал его черед.
Он положил на стол две резные скульптурки и медленно подвинул их к середине. Они были такими живыми, что казалось, будто кораблик поймал ветер в паруса и движется сам по себе, а люди на берегу в нетерпении ждут его прибытия.
— Это что? — спросил Гамаш, поднимаясь со стула и обходя стол, чтобы разглядеть находку получше.
— Я нашел их вчера вечером. Они были спрятаны в подушках на кровати.
Трое полицейских смотрели в недоумении.
— Ты шутишь, — сказала Лакост. — Неужели в подушках?
— Они были зашиты в подушки. Хорошо спрятаны, хотя я не уверен, прятал он их или защищал.
— Почему же ты не позвонил? — спросил Бовуар; он оторвал взгляд от скульптур и уставился на Морена.
— Нужно было позвонить? — Пораженный, Морен переводил взгляд с одного полицейского на другого. — Я думал, мы все равно до утра ничего не сможем предпринять.
